Не успел еще, кажется, выветриться алкогольный дух из элегантных, но, впрочем, весьма вместительных стаканчиков военной бухгалтерии, как уже прямо в самые глаза катит праздник военных сторожей, которым тоже, конечно же, приданы просторные стаканчики и которые не менее военных бухгалтеров склонны к употреблениям, а иногда (из-за специфики службы) — и к злоупотреблениям.
Официально праздник зовется Днем работников вневедомственной охраны Росгвардии, поэтому всем ясно, что основная их работа заключается в наблюдении за звездами сквозь оптические прицелы, игре на свистках, украшению друг дружки венками из кленовых листьев и прочем сатириазе. А от таковой работы и до злоупотреблений рукой подать, потому что до начальства в тех местах далеко, а до Бога высоко. Однако, имея в виду, что начальством там может служить любой хлыщ рангом не ниже слесаря в звании ударника коммунистического труда, то и его близость ситуации изменить никак не в силах. Да, впрочем, не такое уж и далекое это начальство, и мы должны, чего уж там, честно сознаться, что и прямо-таки недалекое.
Командует военными сторожами генеральный сторож или как-то так острожный, что ли, генерал и одну часть отведенного ему Богом времени тратит на всевозможную охрану и благоухание душистым мылом, другую же — на расхищение, хотя и не забывая при этом хорошо пахнуть. Из всех членов, какими составлен сей воитель, более всего выделяется губа, которая отнюдь не дура. Все же остальное в этом смысле — не очень и даже, вернее будет сказать, очень и очень не очень. Но, по крайней мере, хватательный рефлекс развит был уже в молодые годы, а благодаря упорным упражнениям преобразился в произвольное захватывание всего, что плохо лежит. Как ему это удается — великая тайна и большой государственный секрет, раскрытие которого чревато развалом РФ на мелкие кусочки. Престидижитаторы прямо сказали, что это — безобразие и позорное пятно на всей престидижитаторской возне:
— Не надо в десять раз наценять, это же картошка просто.
— А во сколько же надо?
— В три хотя бы…
— Ишь ты! А три больше десяти?
— Б-больше.
А Василий Иванович даже обижается и подает со своего места уязвляющие реплики.
— Тут, понимаешь ли, не столько живешь полной жизнью, что мне настоятельно рекомендовал участковый терапевт, сколько озираешься все время. Верьте слову, иной раз и захочешь нечто поглотить, так такие искушения найдут, что плюнешь и поневоле пойдешь хитрить, изворачиваться и схему чертить. А вы, к примеру, знаете, каковы нынче схемы?
— Это вы ко мне обращаетесь? — спросит, оглядевшись по сторонам, случайный прохожий.
— К вам, к вам. Следует не головой вертеть, а спросить «каковы».
— Что же… И каковы нынче схемы? — пожмет плечами прохожий.
— А таковы, что только добрую вещь задаром на кусочки раскрошат, десять процентов в виде подачки сунут и еще в спину «престидижитатором» кольнут. А этот — пожалуйста, не клят, не мят.
Мнение, что он является незаконным сыном Неназываемого от какой-то блохастой незнакомки, конечно же, ошибочно. Да и как вы себе это представляете? Стоит, стало быть, незнакомка и почесывается:
— Вот, ваше чекистское величество, беззаконный сыночек ваш, Виктор Васильевич называется. Извольте данный плод низменных страстей принять и к месту пристроить. А от себя хочу прибавить: за карманы держитесь, когда станете с ним говорить.
Фу, ну чушь же, чушь собачья. Из такой передряги и любой дурак выберется в два счета, не то что наш престарелый журавель, который, прежде чем ступить, на двадцать шагов вперед все разнюхает и предвидит. Да и блошиный детектор ее еще у подъезда скрутил бы и водворил по месту жительства.
Мнение же, что генеральный сторож — это просто неудачный и нелюбимый клон нашего архонта, правдиво только отчасти. Он, конечно и вне всякого сомнения, горячо любимый. И, может быть, даже благодаря тому, что неудачный. Таких всегда жальче всего бывает.
В виде доказательства райтер даже от начала до конца спел песню “Mary had a little lamb”.
— Дурацкое какое-то доказательство. А ты знаешь ли, что у этого little lamb триста тысяч человек под ружьем стоят и им разрешено в детей стрелять?
— Господи, почему же въ дѣтей-то?
— А потому. Я надеюсь, что это иносказание такое, но которое впрямую означает, что брехунов, которые по столовкам засели, они могут вообще разорвать на сто кусочков, потом пересчитать, сдать на хранение в кусочкохранилище, а взамен получить премию и пойти дальше под ружьем состоять. Сверх того, генерал может вызвать на дуэль, а так как про дуэли он знает не более, чем о прочем, то тебе каюк.
А акция сегодня: рассольник 17 рублей, котлета куриная 37 рублей и на гарнир рис 24 рубля за порцию.… Такого поворота мы не ожидали, честно говоря. Значит, акция… Подумать только, сто кусочков! Ведь это не разберешь, где какой. А а…кция, стало быть, посвящается… Кусочкохранилище! Ведь там заведомо все кусочки перепутаны! Посвящается акция нашим дорогим, без которых мы все разбежались бы и встали на голову себе во вред. Боже, Господи сил, Пушкина на дуэли убили, Лермонтова, если еще и райтера! Вот уж будет компот: Пушкин, Лермонтов и райтер. Когда вы сегодня услышите из кустов незатейливую игру на свистке, то с криком «Поздравляем!» уносите ноги. Райтера мы надежно спрятали между капустными кочанами. Он говорит, что вполне может не дышать минуту, потом придется перепрятывать.
Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
Как бы это ни было удивительно, но сегодня празднуется День финансово-экономических войск Российской Федерации. Честное слово, волосы становятся дыбом от мысли, что мы теперь, возможно, у всех на глазах выбалтываем государственную тайну. Но вроде бы нет. Во всяком случае, календарь первый протрепался, с него и спрос, а мы тут не при чем. В конце концов, если есть военная медицина, специализирующаяся на военных болезнях и ведающая всеми воинскими клистирами зеленого цвета со звездой, и военная история, трактующая исключительно об обманных маневрах, пальбе из пушки и кровопролитиях, то почему бы не быть и военной бухгалтерии? Тем более, райтер говорит, что бывает и военная кулинария, и жестокая военная парикмахерия, и даже таинственные гинекологические войска, где все целыми днями только и делают, что дают друг дружке подписки о неразглашении, пошевеливая поседевшими волосами:
— О-о-о, брат…
— Да-а-а, брат…
Ратная кулинария, по его словам, имеет защитный цвет (по крайней мере, пока он служил срочную службу, то в его тарелке все время плавало что-то цвета хаки с бурыми вкраплениями) и способна причинить противнику смерть неминучую. Своим же солдатам может и не причинить, по крайней мере, не неминучую, что напрочь ниспровергает тезис о том, что военная наука вообще и ее кулинарная отрасль в частности имеет целью истребление собственного населения. Впрочем, надеяться уйти от нее без вреда тоже не стоит. Именно ее достижениям мы обязаны той беготне, которая порой поселяется в тех, в общем-то, неспешных и наглухо закрытых уголках, которые в народе зовутся военными частями, а в самих частях носят звание юдоли земной и проклятого места. Ну и, конечно же, гастрит, который служит в армии чем-то вроде знака отличия просто за службу, безотносительно к ее порочности. Доказывается это тем, что военная медицина не склонна его лечить, оставляя на совести гражданских безалаберных врачей, у которых, как известно, нет ничего святого и которые смотрят на гастрит просто как на недуг, хотя и, без сомнения, милитаристический.
Вообще же военная медицина сводится к строевой подготовке и упованию на молодость и природное здравие солдат. Подгулявшие же старшие офицеры и генералы в зону ее ответственности не входят, предпочитая записываться к штатским докторам.
Военная парикмахерия и вовсе проста, бесхитростна и преследует только одну цель — драть человека за волосы до тех пор, пока он совсем не облысеет. Для облегчения этой задачи в министерстве обороны придумали специальную машинку. Технические характеристики ее инфернальны и человекоубийственны от начала. Кроме этого, военный парикмахер обязывается содержать ее в постоянной тупости и не чистить ни за что на свете. Раньше ему предписывалось протирать лысину клиента царской водкой, но теперь, из-за умягчения нравов, уже не предписывается, но отдается на усмотрение. Райтер очень боялся, что и его лысину усмотрят нуждающейся в царской водке, но ему только капнули немного на макушку. Он и теперь может показать ее любопытным, а они, в свою очередь, убедиться, что макушка эта чиста, как коленка, и даже до того, что, присмотревшись, можно увидеть, как райтерские мысли бродят туда и сюда по всей его голове, не встречая там для себя никаких препятствий.
Про гинекологические войска мы бы ничего не написали из скромности, но не напишем потому, что ничего о них не знаем.
А вот про военных бухгалтеров нам кое-что известно. Комплектуются эти войска теми бухгалтерами, отважность которых уже усилилась настолько, что требует ношения мундирного пиджака, но при этом не настолько, чтобы рисковать им в сражении. В кобуре он носит двуствольный калькулятор, но, в сущности, отличается от обыкновенного, всем нам знакомого бухгалтера только тем, что его, в случае если он опоздает положить платежки, можно запросто расстрелять. Мы уже узнавали: с нашим бухгалтером этого проделать нельзя, а очень жаль. И еще, если он все-таки не забыл положить платежки, его можно наградить медалью Дутова, который Дутов наверное был самым неистовым бухгалтером во всей советской армии. Медаль военный бухгалтер носит с удовольствием и чистит ее скипидаром. Коротко говоря, при таковой отважности отечественных бухгалтеров, аутсорсинга ожидать не приходится. Да и о каком аутсорсинге может идти речь, когда портупея и кобура волнующе пахнут кожей, а мундир блестит медалями и идет к лицу.
Таким образом, сегодня мы поздравляем военных бухгалтеров, желаем им держать хвост пистолетом, а всем вообще желаем финансово-экономического благополучия и цветов. Акция: борщ 20 рублей, гречка 24 рубля и печень с овощами за 52 рубля. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
.
Пятнадцатого октября отмечается Международный день сельской женщины по версии ООН, или, попросту говоря, Международный день бабы, то есть бабий день, приуроченный к началу бабьего лета. Поэтому все те, которые поздравляли баб международным женским днем, дарили цветы и подлизывались, всё делали неправильно и прямо расточали там, где следовало без лишних слов собирать. Оправданием им может служить только то, что баба теперь расползлась по свету во всех направлениях, мимикрировала и встречается всюду — от академии наук до академии пива. Была замечена даже в правительстве, где правит с таким видом, будто испокон веков тут сидела, руками водила и ничего экстренного в этом не усматривает, а в перерывах меж заседаниями бежит в уборную и с остервенением лузгает там подсолнухи. Покуда она удерживается от празднословия, её, бывает, и не отличить, если она, конечно, познакомившись с парикмахерской, не начинает строить на своей голове вавилонские столпы или куртуазно сплевывать в кулачок черную шелуху.
Старые словари согласно сообщают, что баба красна лицом, округла статями, приятна для глаз и вожделенна. Хотя и там уже делается сноска, что баба может быть костистой, как Джулия Робертс, безбровой чухонского вида дылдой, размахивающей руками и сморкающейся в свои многочисленные передники, что говорит о том, что она уже и в те далекие времена была изменчива и, без всякого сомнения, строптива. Добывала пропитание из самой земли и вроде бы разбиралась в разнообразных умолотах, озимых и умела принимать роды у коровы. За ее нравственностью наблюдал сам Император Всероссийский, следя, чтобы возле каждой бабы неусыпно находился особенный мужик, вооруженный народной мудростью, как то: «Бей бабу молотом, будет баба золотом» и прочей в этом роде. Но после, не то от излишней неусыпности, не то вообще от природной склонности, мужик все проспал, закружился и в конце концов тронулся умом, а баба, оставшаяся без призора, пошла колесом: начала путать опорос с удоем, задумываться о своей роли в человеческой симфонии и приходить к выводу, что роль эта заглавная.
В русской церкви, после того как спятившие мужики увезли куда-то церковного старосту вместе с бородой и нашейной медалью, она изображает соль земли, и никто, кроме нее, не может так здраво рассуждать о маслице, водичке и земличке с их целебными и спасительными свойствами. В православном календаре для нее пишут о тульском самоваре, калязинском кружеве, а также раскрывают тайны загибания капустных пирогов. Наводит строгости и нагоняет страху, хотя иногда, как на грех, вдруг соблазняется перфомансом и начинает плясать на амвоне. Тогда бабе заламывают руки и отводят в кутузку. За строгости же и земличку в кутузку бабу не ведут, что нам, в Столовой №100, кажется непоследовательным и странным.
В Столовой №100 баба, конечно же, кушает. Вообще, она очень тянется ко всякого рода деликатности и всегда держит мизинчики наотлет. Официантам она говорит «Спасибо большое». Если ей случается придержать дверь, то на благодарный кивок она начинает петь: «Ой, да не за что. Ой, да что вы. Ой, да я всегда так-то». Может даже нарочно обогнать вас и придержать дверь еще раз. А потом еще. При этом убить ее сложно: она имеет крепкие кости и толстую шкуру. Не забывайте также, что некогда она бесстрашно управлялась с коровой. А еще, как доносит поэт Некрасов, останавливала на скаку коня. Было даже время, что кони не начинали скакать, прежде не убедившись, что на дороге не маячит какая-нибудь баба. Это, кстати, единственное, что примиряет с бабой райтера: «Давно уже слѣдовало остановить эту скотину», — мстительно шипит он всякий раз, когда слышит эту басню про коня.
Все вообще международные бабы различаются только местными колористическими чертами. Так, африканская баба умеет растворяться в воздухе, китайская — кидаться пряниками, а австралийская сама может скакать и остановить ее никто не смеет.
Так и не пришедший покуда в разум мужик отличается от бабы только невыразительными половыми признаками и тем, что, не имея собственного праздника, вынужден принимать носки и крем для бритья вместе со служащими Красной армии. Поэтому его, в сущности, тоже можно поздравлять направо и налево. Мы, например, поздравили сегодня нашего друга и тайного жулика Василия Ивановича.
И акция сегодня тоже приятна для глаз и вожделенна. Правда, что познать добро и зло не получится. А может быть, и получится. Не попробовавши, не узнаешь. Акция: суп гороховый 17 рублей, котлета по-домашнему 52 рубля и на гарнир пюре картофельное за 27 рубля порция. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
Восьмого октября, в год, который никто и не упомнит, Джон Безземельный захватил английский трон. Давно уже этот гад прохаживался вокруг, примеряясь, как бы, дескать, захватить. То слева зайдет, понюхает воздух, то справа примется линейкой чего-то измерять, то сзади пристроится и сопит там, как барсук. Ричард однажды даже не выдержал:
— Чего это ты тут все крутисси, крутисси, а?
— Да я так, батюшка братец, просто, – а сам все в тетрадку что-то пишет.
— То-то же «просто», шел бы уже позанялся. А ну, убери руки, я сказал! Дай сейчас же сюда линейку, а теперь иди, иди куда-нибудь…
— Ох, боюсь, обнесет меня Ванька-то, — часто говорил Ричард своим придворным. — Вона грабли-то какие загребущие отрастил, страсть. Ходит все, примеряется. Целый ворох линеек уж у него поотобрал, а он все новые где-то достает. И где вот он их берет, скажите на милость?
— Ну, справедливости ради, вы и сами-то папыньку обнесли, — подмигивали придворные.
— Папенька, упокой Господь его душу, сам был кругом виноват, — резонно отвечал Ричард, — а я ни в чем не провинился. Буквально ни в чем.
И тут Ричард был совершенно прав. Он был во всех отношениях очень хороший и положительный король. И этот его французский шарм, и отчаянность, и стать. Все вокруг удивлялись, как, мол, у одних и тех же родителей могли выйти такие разные дети. Один стихи сочиняет на французском языке, а другой — просто злющий гад и больше ничего. Дали ему землю в Ирландии, другой бы рад радешенек был, а этот нос воротит:
— Черта ли мне в этой вашей Ирландии? Одни эти ирландцы косоглазые чего стоят.
— Господь с вами, — увещевали его все вокруг. — Что вы такое говорите? И никакие ирландцы не косоглазые, вот, извольте посмотреть. Эй, ты! Как бишь тебя? Ирландец, поди-ка сюда! Вот, взгляните-ка. Ах, вот ведь, этот и правда того: один глаз на нас, а другой — на Белфаст. Ну, ничего, сейчас другого найдем.
— Да идите вы…
И вот, восьмого октября захватил, хотя обещал не захватывать. Ричард, прежде чем уехать на войну, назначил наследником своего племянника Артура, а с Джона взял обещание не захватывать.
— Не будешь захватывать?
— Не буду.
— Обещай мне.
— Ну, обещаю.
— Ешь землю, паразит.
— Да вот еще, сказал же. Что за детский сад?..
А сам первым делом и захватил. Даже Робин Гуд, уж на что злодей был, а и тот приезжал и сказал, мол, что это никуда не годится.
— Никуда это не годится, — так и сказал, о чем есть соответствующая запись в древних источниках.
Вот какой ужасный врун был этот Джон. Потом он еще поймал богатого еврея и драл ему зубы, пока тот не отдал ему все свои деньги. Увел некоторую девицу прямо из-под венца, зарезал племянника, брехал через слово и даже, как говорят, поворовывал. Мы надеялись, что Робин Гуд и тут не одобрит, но он, душегубец, одобрил. Особенно штука с евреем ему понравилась.
— Неужто все деньги отдал?
— Все до копеечки.
— Вот это, я вам скажу, королевский размах.
И хотя многие историки считают, что между королями это было обычное дело и что Джон в этом смысле особенно не выделялся, а в Столовой №100 все-таки его не любят. Директора особенно возмущает то, что он Хартию подписал. Другие монархи тоже, по всей видимости, это ему в сугубую вину поставляют. Во всяком случае, своих наследников никогда больше Джонами не называли и не называют от греха подальше.
На райтера все эти истории возымели такое действие, что король Джон ему даже во сне привиделся. Восстал с матрасика с измятой щекой и растревоженным сердцем.
— Мне, — говорит, — нынче английский царь Иван приснился, бр-р-р. Не помню, чем он там занимался, помню только, что какими-то несвойственными царю делами.
— Не иначе, хартию подписывал, гневом Божьим король Англии, — сказал на это директор.
А акция сегодня посвящается Дню танкиста Армении. В календаре не пишут его имя и фамилию. Должно быть, что армяне секретничают, поэтому мы поздравляем безымянного танкиста, который карабкается день-деньской по горам. Желаем ему своим грохотом не вызвать обвал и вообще не укатиться в пропасть или другую горную дыру. Впрочем, про танк там речи нет (иначе праздник бы назывался День танковых войск). Может быть, что танкист его уже продал и избавился таким образом от бесчисленных опасностей. Акция: борщ 20 рублей и солянка со свининой 69 рублей. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
Не будет сегодня никаких праздников, поэтому есть придется уныло и буднично, заботясь только о верном расщеплении, глотании и прочих тоскливых вещах. Некоторые будут даже, Бог им судья, кушать, но таковские и в праздники кушают, не бывает им отпуска. Мы одного такого у себя в Столовой №100 утешали. Он сидел огромный, как куинбус флестрин, кушал, и слеза вдруг серебристой змейкой заискрилась в седых усах:
— А ведь я-то, батюшка, сирота…
— У вас ведь слеза не из…?
— Не приметил, батюшка.
— Ах, какой же вы, право. Будем верить, впрочем, что из глаза, а вы подтверждайте. Ну?
— Подтверждаю, что же, мне все едино.
Про котов же запретил писать Роспотребнадзор во главе со своим министром или магараджей (или кто у них там всему смотрок и попечитель?). Вернее сказать, что разрешил, но только про привитых, кастрированных, пухлых, похожих на чиновников российской федерации, и еще с противоблошиным ошейником, который пока еще минует чиновников, хотя многие из них в нем остро нуждаются. Потому что блохи, блошечки, федеративные блошки в некотором роде лютуют. А среди наших знакомых таких котов нет, и райтер в то же самое время писать всякие враки не обучен и пишет только одну чистую, как адамант-камень, правду или не пишет вовсе, а сидит, жмурится и чистит свои многочисленные кисточки, напевая при этом тоненьким голосом арию индийского гостя: «Не счесть алмазовъ въ каменныхъ пеще-е-ерахъ-ъ-ъ…». Да, кроме прочего, он умеет тянуть еръ, таково уж устройство его гортани, мы тут не при чем.
Событий внутри Столовой №100 тоже мало и все какие-то — Бог с ними. Например, развинтилась ручка на двери, и директор строго смотрел на нее минут пять, пока райтер не уснул и не пошатнулся от нахлынувших на него прелюбопытных сновидений.
— Ты тут еще какого черта шатаешься?! — зарычал директор. — Иди вон, пиши чего-нибудь, восславляй этот бардак.
От такого неделикатного окрика райтер впал в еще более глубокий сон, и его пришлось уносить на переносном матрасике.
— Делать мне больше нечего, — обиженно ворчал завхоз, — только сонных райтеров взад и вперед по столовой таскать.
— Впередъ, впередъ! — вскрикнул вдруг во сне райтер, которому виделись в это время воинские и весьма рискованные сны.
— Ишь ты, — оторопел на секунду завхоз, — а вот нарочно понесу взад.
Принес райтера назад и прислонил к дверному косяку.
— Места нет, — пояснил он задавшему немой вопрос директору, — там уже один райтер дрыхнет.
Это было, конечно же, бессовестное вранье, но что же поделать, если завхоз и от природы, и по должности был и остается бессовестным вралем.
— А это кто же тогда? — растерянно произнес директор.
— А шут его знает, может, из гостей кто позабыл? Эй, дедушка, ты кто? — ткнул он сонного райтера в бок.
Райтер приоткрыл туманный глаз, увидел директора и сказал:
— О, директоръ. Идущiе на смерть привѣтствуютъ тебя.
— Вроде наш. А тот тогда чей?
— А чего вы сразу на меня смотрите? — натужно возмутился завхоз. — Я говорил, что пыль протирать надо. От пылюки это все, и эти райдоры от нее же заводятся. Я говорил.
Пока директор ходил смотреть того подменного райтера, который якобы лежал на месте настоящего, ручка так и оставалась неприделанной, и у двери уже набралось некоторое количество голодающих, ожидающих, как коты, когда кто-нибудь толкнет дверь с другой стороны. Директор вернулся бледный и серьезный.
— Там какой-то, черт его знает, вроде похож, а вроде и нет, — скороговоркой сказал он.
— Как это? — струсил завхоз.
— Посмотрел на меня одним глазом вот так вот, — при этом директор округлил один глаз и этим круглым глазом глянул на трепещущего завхоза, как бы желая пронизать его насквозь, — потом зевнул и перекрестил. Сгинь, говорит, изыди.
— А вы что же?
— Я сюда пришел.
— Сгинули, так сказать. Изошли, — громким шепотом прошипел завхоз.
— Чего? Да нет, я… А, черти бы вас взяли! — внезапно разозлился он. — Ручку-то, ручку кто приделывать будет? Пушкин?
— Пушкинъ хоро-о-ошiй, — во сне проблеял райтер.
— Тьфу-ты.
Однако же вскоре выяснилось, что завхоз и директор — оба люди тучные, обладающие толстыми пальцами и широкими ноздрями, короче говоря, не умеющие подлезть таким образом, чтобы и ручку привинтить, и ее же не отломать окончательно. Но сверх того оказалось, что Бог не гнев наводяй на всяк день, и что в Астрахани есть агентство, поставляющее как раз маленьких мужичков рабочих специальностей. Мы ожидали, что это будут крылатые ребята в бежевых трико, но это действительно были мужички ростом не более спичечного коробка, все как один в кепочках и с малюсенькими папиросками в устах, а у некоторых имелись совсем уже микроскопические фонарики под глазами. Сквернословили они страшно и тихо. И вообще были не по росту дерзки. Ради этой дерзости и малого роста их сопровождали два сотрудника полиции, один тайный агент, один явный и какой-то бездельник из администрации по программе трудоустройства малых мужичковых форм. Мужичок залез в щель между ручкой и дверью, некоторое время сидел там молча, а потом высунулся и сказал:
— *** уставился, ***, шестигранник давай.
— Чего? — растерялся директор.
— Вон ту ***, говорю, давай, ***. Трампарапампампампампам.
…
Потом все сидели и пили чай с витушками.
— А что? Очень удобно, — говорил директор, потирая пунцовые после общения с маленьким мужичком уши. — Раз, два и готово. Только тайный агент дверную ручку какой-то гадостью вымазал зачем-то.
— Это у них навроде хорошего тона, никак без этого нельзя. Обычай, что ли? — солидно ответил завхоз.
— Любопытно, однако, что это за страшный райтер был?
— Тутъ все просто, — сказал настоящий райтер, — завхозъ своими враками воззвалъ къ жизни того самаго райтера, про котораго у насъ на страничкѣ пишутъ.
— Я больше не буду, — пробормотал завхоз.
— Какъ же! Событiе это рѣдкостное и даже въ нѣкоторомъ смыслѣ небывалое, но у такихъ сугубыхъ брехуновъ, какъ нашъ завхозъ, иногда получается.
— Да что вы все завхоз, завхоз?! — вдруг возмутился завхоз. — Может это и не тот райтер со странички, а мы сами со странички, а райтер был не тот, а который на самом деле все пишет. А что? Мне один знакомый китаец в этом роде рассказывал и говорил, что сплошь и рядом.
На минуту все затихли, но потом загомонили все разом:
— Ну уж дудки … Глупости … Сам-то ты китаец … Глу-пось-ти.
Словом, все у нас как обычно: все разваливается, чудесным образом починяется, чай пьется, витушки грызутся, завхоз врет, райтер пишет только чистую, как адамант-камень, правду, а акция являет себя народам. Акция: суп-лапша на курином бульоне 17 рублей и азу 72 рубля за порцию. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
Сегодня день караванщика, но, чтобы поздравить его, нужно пробираться по безвидным местам, следуя за верблюжьими какашками, а это не всем по силам. Кроме того, безвидных мест мы можем указать много, а вот как отличить верблюжью какашку от прочих, которыми завалены уже все окрестности, не знаем. Теоретически, там откуда-то должны во все стороны торчать верблюжьи колючки, но теория суха, и при вопросе, как там обстоят дела на практике, даже потомственные верблюдологи начинают мямлить, путаться и разводить на бобах. И вообще, райтер говорит, что как только это самое разделяется с верблюдом и распространяется по лону отечества, то и перестает быть собственно верблюжьим, но становится общественным достоянием и может быть присвоено любым господином, который для обладания им будет готов проявить известную прыть. Это, говорит, у нас уже происходило и будет происходить впредь, потому что никакого общественного достояния не бывает, но возле каждого шныряет какой-нибудь распорядительный хмырь. Мы уши-то развесили, а он опять затянул свою песнь про реституцию. Покуда, мол, не бу-бу-бу, прыткие господа так и будут друг у дружки все объегоривать, а те, которым Бог резвости не дал, станут записываться в либеральные злопыхатели и, словом, «все у них, у русских, так». Пришлось накрыть его салфеткой и идти куда глаза глядят.
Что нам вообще известно про караванщика, кроме того, что он ходит туда и сюда по шелковому пути и плохо пахнет? Это, во-первых, конечно же, человек, распространивший домашнее удобство так широко, что всюду ходит в халате и тапках. Даже на международные встречи он склонен являться в халате и с банным полотенцем на голове. Раньше его еще удавалось усовестить, но с торжеством толерантности и попустительства махнули рукой, и теперь его можно видеть на международных конференциях словно бы только что выступившим из душа.
Во-вторых, на пальце он носит бронзовый перстень с лежащей в нем бирюзой и тянется к пышности.
В-третьих, исповедует туманные верованья, согласно которым по смерти надеется оказаться в месте, где целыми днями будет есть и пить, постоянно испытывая нескромные приставания со стороны гурий или фурий (он так неуверенно говорит, что разобрать сложно), словом, женовидных чертей, что обличает в нем человека самых простецких вкусов и устремлений. Собственно, если бы нас спросили, то мы бы сказали, что незачем ожидать смерти, а можно запросто забраться в Столовую №100. Тут вам и круглосуточная еда, а уж фурий этих — хоть отбавляй, и каждая — вылитый черт, если не внешне, то уж по нраву и делам, это будьте благонадежны.
В-четвертых, предпочитает ночевать в караван-сарае. Что это за место — мы не знаем, но очевидно, что какой-то сарай с удобствами во дворе, возможно, передвижной, из окна которого все время виден верблюжий хвост в разнообразных ракурсах.
И наконец, в-пятых, в случае опасности он мгновенно вспрыгивает на борзого ишака и с криком «хэй-хэй» уносится прочь. Поэтому, если уж вам повезет его увидеть, то не набрасывайтесь на него сразу с поздравлениями, а подманите, иначе — «хэй-хэй» и ищи его свищи. Он охотно идет на плов. В кармане у вас сегодня обязательно должен быть плов, который для этого специально продается в Столовой №100 по цене ниже той, о которой мы мечтаем. Увидев караванщика, нужно без промедлений, но и не допуская резких движений, вынуть плов из кармана и сказать что-нибудь невнятное. Например, «хурды-мурды». Опытные люди говорят, что в этом случае караванщик не в силах устоят против соблазна подойти поближе. Вот тут уж хватайте его, поздравляйте с днем караванщика, целуйте-обнимайте, тетешкайте как вам будет угодно: он уже никуда не денется. Только на всякий случай держитесь при этом подальше от ишака. Про них мы вообще ничего не знаем и считаем, что их нужно опасаться. Чем, например, питаются ишаки? Судя по зубам, запросто могут отгрызть человеку голову. Поэтому — подальше, подальше.
А акция сегодня, по мысли создателей, должна, наверное, навевать грезы о караванном житье-бытье и давать сил дожить до ужина. Акция: суп грибной 30 рублей и жаркое из курицы 47 рублей. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
Герои поднимаются на небеса под оглушительные трубные звуки. Это нам рассказал несомненный герой, настолько геройский, что мы не знали куда от него деваться. Не доверять ему, стало быть, причин нет. По белокаменной лестнице, под оглушительное дуденье, барабанный бой — и никак иначе. Именно поэтому райтер не склонен к геройству и предпочитает тушечницу ножнам и кисточку мечу. И именно поэтому он не врывается в наши домы на лохматом коне под «Полет валькирий», а не потому, что до икоты боится крупных животных, хотя и поэтому, конечно, тоже. Не потрясает наших стен рогатым и окровавленным тараном, не обстреливает нас из скрипучей катапульты свиными головами и горшочками с пылающим маслом, не мечется круглые сутки вокруг нашего забора, мечтая подкопаться под погреб и нежданно выскочить прямо из-под земли, не берет в полон посланных нами за подмогой гонцов и не сажает их на кол в виду наших оторопевших соседей. Наконец, не режет перин, не тащит хлопающих крыльями кур и не уводит в пожарном зареве нас самих в неведомые степи, подщетининых и стенающих: «Горе побежденным!», но ведет себя как обыкновенный партикулярный человек, только немногим более пишущий и ленивый, чем это заведено у партикулярных людей. Вот почему в его присутствии не нужно бить в барабан и заучивать его тексты наизусть, а можно тихонько прочитать, хмыкнуть и идти дальше обделывать свои делишки.
Когда райтер во всей полноте раскрыл перед нами это обстоятельство, мы не знали, что и делать. Оставалось только пасть на колени, но он и тут ласково придержал нас за локти:
— Нѣтъ, нѣтъ, у насъ тутъ такъ не полагается. Вотъ, цѣлуйте ручку и идите себѣ.
Поэтому и сегодня не будет никакой возни, кровопролитий, летающих по воздуху омерзительных и страшных свиных голов, и клочков по закоулочкам тоже не будет, а будет регулярный по времени появления и совершенно не регулярный по содержанию текст, в котором, впрочем, может быть все, что угодно, включая и возню с кровопусканиями.
В прошлый раз мы оставили возмутительно волосатого Птичку орущим посреди своей квартиры, усеянной кровавыми ошметками. А ведь в тех местах, где проживают лирические персонажи, время хотя и идет нелинейно, но все-таки кое-как происходит, и Птичка, должно быть, уже малость охрип и, это уж во всяком случае, хочет пить. И позднейшие исследователи этого события были найдены нами сцепившимися в крепкий клубок и орущими так, что вместе с Птичкой составляли уже настоящий балаган, даже святые были уже вынесены вон и за малым делом не унесены вовсе. А хуже всего было то, что и райтер вварился во всю эту кашу, а ему-то, как автору, стоило бы и посовеститься. Но он весь раскраснелся и только разил своим ужасным сизым дипломом направо и налево. Пришлось затирать его стёркой, и такая на это дело ушла пропасть стёрок, что в какой-то момент хотели уже вырезать, но директор пришел со всем столовским кадром и все просили не вырезать: «Не вырезайте, мол, райтера, мол, бу-бу-бу, бу-бу-бу…». Противно было слушать.
Мы расцепили исследователей, развели их по углам и как могли успокоили. Пришлось, правда, впасть в самый махровый даосизм, но иначе они бы весь текст разнесли, это уж точно. Одни кричали, что при советской власти десять килограмм мяса давались только чистому сердцем иностранному синьору или диаволу воплоти, а так как Птичка при всей своей волосатости и левых взглядах на диавола никак не вытягивает по недостатку забубенности, а иностранцем не является по трагедии рождения, то и орать имел полное право, проклиная небо и землю, и странно еще, что не растерзал на себе одежд или не выкинул какого-нибудь подобного ветхозаветного чудачества. Другие же противоречили им во всем, говоря, что десять килограмм мяса в советской стране были таким же обычным делом, как очередь или мумия или очередь к мумии (мы не разобрали), и были рассованы повсюду, куда бы советскому человеку ни заблагорассудилось обернуться. Покупал человек горчицу — ему тут же десять кило мяса, в нагрузку. Вызывали в военкомат, якобы чтобы отправить на сборы, а сами — на тебе мяса десять килограмм. Надевал человек выходные брюки, навязывал громадный галстук и шел на флюорографию, а там ему: «Получите-ка».
— Маша, сегодня в профкоме опять мяса дали.
— Ну, ничего, Бог милостив, уж как-нибудь…
— Ага. А еще я флюраграфию сдавал, так там того, тоже…
— Господи! — и покатится горячая слеза по машиной щеке, и обратится Маша в соляной столб, и опустит свои огрубевшие, как у обвальщика, руки.
— Маша! Да что же это? Да ведь у тебя руки до полу достают!
— А ты как думал? Ноздрями ведь уже это мясо идет.
— Да фиг с ним, с мясом. Ну-ка, подогни ноги-то! Маша, ты ведь можешь на руках ходить, и никто не заметит! Я сейчас на ВДНХ позвоню. Ну, или в цирк.
— Ну и дурак же ты, Дифтеритов.
Неудивительно, что советские люди были такие задёрганные.
Однако же как-то косвенно, из сторонних разговоров, выяснилось, что члены второй группы исследователей не дожили еще до сорока лет, и все, как один, имели московскую прописку, поэтому мы и решились примирить всех на даосской почве. И вы правы, — сказали мы, — и вы правы. И вообще все: и палач, и плаха, и топор, и ушастая голова, улетающая вниз по ступенькам эшафота, и самый эшафот. Потому что нету на свете никакой правды, а есть только Истина, но кому до Него есть дело? И удивительно, но тут даже и наполовину стертый райтер согласился:
— Да, — сказал, — никому.
Правда, вторая группа немедленно показала язык первой и сказала:
— Слыхали? Мы правы.
Чуть было опять все не пошло прахом.
Птичка тем временем продолжал орать, танцуя на носках своих изломанных ботинок и стараясь поразить кота в главу. Кот же скакал у него среди ног, как маленький волосатый рыцарь, единоборствующий с драконом, и уязвлял изрыгающего пламя Птичку в пяту. Если бы можно было как-то замедлить эту сцену, то показалось бы, будто два друга пляшут танец радости и веселья с фейерверками и факирскими затеями, но замедлять этот кошмар как раз никому и не хотелось, и в какой-то момент кот прыгнул в распростертую дверь и в одно мгновение совершенно слился с густым лестничным запахом и серым цветом ступеней. И с этих самых пор ужас навис над комарами в подвале, над снующими вверх и вниз в обнимку с рыбами и луком жильцами и даже над дохлыми мухами на чердаке, хотя до сих пор эти последние были уверены, что сами над всем нависают.
За сим райтер поднялся, сложил кисточки с карандашами в деревянный пенал и, насвистывая, пошел вон.
— Уходите? – ядовито спросил его директор. – Так вот, можете насвистывать этот вздор сколько вам угодно, но только если теперь же не кончите своего дурацкого рассказа, то завтра сюда явятся наши читатели с дрекольем и факелами, выкурят вас и линчуют на площади под аплодисменты горожан.
— Да откуда у нихъ дреколье? Что вы, въ самомъ дѣлѣ? — отмахнулся райтер.
— Это люди, читающие столовую, сударь, у них все есть. И решительные что ужас. Я сам читал в комментариях, ужо, говорят, приедем, райтеришку-то вашего повыковыряем.
— Ну ужъ, — криво усмехнулся райтер, но было видно, что струсил.
— Ужо, ужо, говорят.
Тогда райтер вернулся к пеналу, разложил кисточки и карандаши и продолжил, начав с красной строки.
Можно было бы долго описывать те зверства, какими кот наводнил дом. Как он в ночи вламывался в отверстые окна, разрывая москитные сетки, вскрывал холодильники, срывал страшные мумии лещей и повреждал все, к чему бы только ни прикасался. Как он передушил выводок цыплят, хотел устроить пожар, опрокинув керосиновую лампу, разорил библиотеку члена партии, а самому члену партии нагадил в ботинки. Как он до смерти напугал собаку Маргариты Федоровны, явился на поминки и опрокинул кастрюлю дымящих щей и пожирал все, что только могло пролезть в его жуткую пасть. Как он, наконец, переночевал в автомобиле товарища Гаврилова и съел на водительском сидении крысу. В конце концов его застрелили из ружья, и это единственный знакомый нам кот, удостоенный такой чести. Мы бы, конечно, хотели, чтобы его услали на Святую Елену или по крайней мере возложили на него командование расстрелом: «Товьсь, цельсь, пли!». Но его застрелили из засады, когда он возвращался от своей подружки и обдумывал планы новых разбоев. Последнее из земных ощущений, которое ему явилось, был запах степи и реки, почудившийся из-за порохового дыма. Это был единственный случай, когда все жильцы дома проявили признаки гражданского общества: составили заговор, нашли средство и возможность, а место упокоения скрыли, чтобы избежать поклонений. Конечно, можно спросить, зачем его вообще было притаскивать в город? Но, с другой стороны, Марии Египетской и вопросов не делали, как она докатилась, а отпустили в пустыню на пятьдесят лет, только и всего.
Однако, памятуя о том, что среди наших читателей есть женщины, а им, по словам директора, такой финал может не понравиться, и, кроме прочего, они, по его же слову, еще опасней прочих, мы приготовили другую концовку. Раз уж этот кот угодил в литературный жанр, то с ним может произойти все, что угодно.
В конце концов он здорово вытянулся, совершенно облысел и устроился работать в санитарную инспекцию санитаром. Он даже женился, и жена его говорит, что очень довольна. Конец.
А акцию приурочим к дню рождения Масаока Сики. Поэты не каждый день родятся. Акция: рассольник 17 рублей и плов из курицы 52 рубля за порцию. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
Пивные в те давние времена были вместилищем всякого рода знаменитостей. Тут были военные всех видов оружия — от могучих пехотинцев до быстрых и смертоносных летчиков; мастера спорта и мастера на всякую потребу; светлые олимпийцы и темные делатели шпионского ремесла; потертые, но очень убедительные поэты и художники, способные разукрасить кого угодно голыми руками. Были члены Бильдербергского клуба, но те держались особняком, солидно замышляя какие-то пакости. Были ужасные политики, грозящие не оставить камня на камне и решащие судьбы народов прямо там, между мертвых рыбных костей и грязных кружек. Средь них имелись политики левого толка, убежденные, что все, награбленное в семнадцатом году, нужно разделить по справедливости, но были и правые, которые, впрочем, тоже, чтобы разделить, но уж никакой справедливости чтобы и духу не было. Были и третьи (они всегда есть), которые говорили, что разделить нужно, но, чтобы справедливость то была, а то и вовсе ее не было бы.
— Срединный путь. Царские врата.
— Это как же так? — возмущались политики.
— А так. Как начальство велит.
— Тьфу-ты.
А были и такие, которые и вашим, и нашим, но толку от них было чуть, потому что, в основном, они крали кружки. Их ловили и иногда поколачивали, но они, однажды войдя в неверную воровскую колею, уже не хотели перемениться и всегда в нее возвращались. Были и либеральные злопыхатели, да, они и тогда уже были, но так как не нашли еще успокоения в государственной службе и не имели входа в интернет, то и ругали всех подряд без разбору и ругали ругательски, а бармену, сверх того, пеняли на недолив и высказывали смутные догадки о каких-то его сугубых интересах.
— Потому что все у них, у русских, так, — гневно заявляли злопыхатели, но бармен мнил себя татарином, поэтому всю злопыхательскую соль пропускал мимо ушей, продолжая явно недоливать и тайно лелеять свои сугубые интересы.
Мы даже собственными глазами видели там гейдельбергского человека с мелким горгонопсом на веревочке, который горгонопс всякий раз, когда со стола падала рыбная шелуха, тревожно вскидывался и нюхал воздух. По молодости лет, мы смотрели на гейдельбергского человека во все глаза, ожидая, что он выкинет какое-нибудь коленце в духе позднего плейстоцена. Например, вдруг закусит горгонопсом или затянет древнюю песню: «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне…». Но гейдельбергский человек только во всю дул пиво, аккуратно расплачивался звонкой монетой и время от времени обеспокоенно косился на нас глазами.
Поначалу Смирнов с Птичкой, яко строители, смотрелись довольно дешево, но после выяснилось, что Смирнов нес срочную службу на подводной лодке и сыграл одну из ведущих ролей в карибском кризисе, и это было тем более удивительно, что Смирнов был матрос несколько более чахлый и всю службу провел с прыщом на носу и с антикварной шваброй в руках. Эта история так всех взволновала, что отодвинула на второй план бойца отряда «Альфа», а ведь он собственными руками погубил Хафизуллу Амина, метнув в него гранату, и устроил бы еще большие разрушения, если бы его накрепко не держали за руки свои же насмерть перепуганные товарищи. А Птичке и этого не требовалось. Достаточно было того, что он имел не нос, а утес и даже больше — целый полуостров, который умел шевелить кончиком, когда Птичка что-нибудь жевал, и кустистые, как сады Семирамиды, груди.
Вот, стало быть, из какого места возвращался Птичка, выпив шестнадцать кружек и под конец наврав, что тоже-де не то мастер, не то летчик, а Степан Семенович Смирнов вернулся часом ранее, вполне оправдав все самые тошнотворные предчувствия своей супруги, трепещущей Галины Николаевны с кукулькой на самой макушке.
Птичка поднимался медленно, как улитка Кобаяси Иссы, и даже еще медленнее, потому что время от времени останавливался совершенно, замирал и только ветерок шевелил его многочисленными волосами. Кроме обычных мечтаний, которыми грезят все неженатые бетонщики тридцати лет, Птичка мечтал прилечь. Но, забегая вперед, сразу ему этого сделать не удалось, потому что жуткий котяра, совершенно забытый в запертой на ключ птичкиной квартире, каким-то диким образом открыл холодильник «ЗиЛ». Как он это смог сделать, никто и теперь себе не представляет. Те, которые помнят этот циклопический холодильник с каким-то совершенно больным рычагом вместо ручки, свидетельствуют, что его и не всякий-то взрослый человек мог открыть, и все, что попадало туда, оказывалось под абсолютно надежной защитой, как в швейцарском банке. И даже лучше, потому что на швейцарские банки все-таки время от времени покушаются злоумышленники, а мысль покуситься на советский холодильник приходит редко, не сразу и далеко не всем. Как правило, тем, кто и не украсть, и не покараулить. Обычно, это бывает их первым и последним воровским предприятием, после которого они получают по лбу и до самой смерти остаются честными и бесполезными. Но кот открыл и, более того, вынес оттуда весь птичкин припас и разбросал по всей квартире. А было там, кроме прочего, десять килограммов сайгачатины, купленной Птичкой в деревне у все время почесывающихся и озирающихся браконьеров.
Мясо было истерзано в клочки и разложено повсюду, так что Птичка сначала решил было, что к нему кто-то залез и от неизвестных причин взорвался на мелкие кусочки. Но потом, поняв наконец в чем дело, он заорал. Заорал так, что все, сколько их ни было, волосы на его груди повскакивали дыбом, а кончик носа побелел до того, что неминуемо лишился бы сознания, если бы только оно у него было.
Позднейшие исследователи этого случая разделились на две части, одна из которых полагает, что не следовало так уж истошно орать, другая же, напротив того, считает, что непременно следовало. Причем аргументируют свои соображения одними и теми же словами, только что с разной интонацией. Первые говорят:
— Помилуйте, десять же килограммов мяса…
Вторые же:
— Помилуйте, десять же килограммов мяса!!!
На этом самом месте директор Столовой номер сто вдруг разозлился и сказал, что райтер никогда не кончит этот рассказ.
— Какого черта? Уже и исследователи какие-то явились!
— Я было уже хотѣлъ кончить, — с ложным смирением сказал райтер, — но разъ вамъ угодно мѣшать и перебивать, то ни за что теперь не кончу. Волоките свою любимую акцiю.
— Да как же так, райтер, милостивец, гад ты ползучий?!
— Давайте, давайте, а за гада я вамъ еще и Петухова сейчасъ вклею.
— Не надо, — повесил голову директор.
— И как это так случилось, что этот […] райтер […] столько над нами власти взял? — повернулся он к завхозу.
— Парадокс! Лучше не задумываться, а тащить акцию, пока хуже не стало, — ответил завхоз.
— Акцию к чему приурочить прикажете? — обратился он к райтеру.
— Пустяки. Все равно. Къ годовщине учрежденiя Русскаго театра въ Санктъ-Перербургѣ, который теперь имени Пушкина.
— Вот же наглая рожа! — любовался на него завхоз.
Акция: суп с фрикадельками 52 рубля, куриная грудка с помидорами 90 рублей, а на гарнир картофель пикантный всего за 38 рублей. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
Нужно признать писание в рассрочку прелестным деланием. С сожалением, но нужно. Причем, не в том модернистском смысле, который усвоили себе либеральные злопыхатели, а вслед за ними и все вообще советские люди, но в наиболее ортодоксальном, что и в келии самого протопрофессора Алексея Ильича Осипова предъявить не стыдно. Поначалу вроде бы кажется, что и хорошо: голова свободна от мыслей, а совесть не обременена до того, что можно позволить себе любое бесстыдство, но и тогда будешь смотреться сущим ангелом и иметь возможность давать ума всякому встречному и поперечному. Ходи себе где вздумается, ешь, пей, веселись и на вопрос «Что поделываешь?» или «Не совестно ли тебе, бесстыжие твои глаза?» отвечай смело, будто из пушки палишь:
— Что же, пишу про Петухова. Да, сударь! А вы как думали? И вчера писал, и третьего дня, и сегодня то же самое буду. Уже и соседи депутацию присылали, просили прекратить, и сослуживцы угрожали, и родственники отрекались, но вы-то меня знаете, я — кремень. Помилуйте, это такой персонаж, что про него можно писать из понедельника в понедельник до самой старости, и даже по средам и пятницам благословляется, просто смех и грех, что за персонаж. Вот, к примеру:
«Петухов крался по полутемному коридору, и если бы мы не знали его как человека грозного, всклокоченного и до крайности опасного, то могли бы подумать, что он всхлипывает. Но мы, к счастью, вполне с ним знакомы и готовы отдать руку на отрезание (или как там говорится?), что эти звуки он издавал совершенно другим местом, которое, в свою очередь, делало их вдвойне зловещими. А может быть, что и втройне. Точных измерений в тех местах, по понятным причинам, никто не производит.
— Ираида Степановна, миленькая, отдайте рапиру. Я ведь только на день ее выпросил из музея железнодорожного депо.
— Черта с два, Петухов. Будете знать, как колоться.
— Что же мне теперь сказать в музее, Ираида Степановна? Это же черт знает какое позорище: просил на день, а вернусь без рапиры. Я застрелюсь, Ираида Степановна.
— И хорошо сделаете, Петухов.
— Креста на вас нет, Ираида Степановна.
Так и оказалося, что в груди Ираиды Степановны сердца не было, а была полость, наполненная пустотой и оголтелым буддизмом».
Но после выясняется, что, во-первых, бывает сложно вспомнить, о чем писалось накануне. Из-за возрастных изменений или от ветрености — это вопрос отдельный, ждущий своего исследователя, а только вообще доверять райтеру крупную литературную форму вредно. Он и сам на днях против себя свидетельствовал, говоря, что не постигает, как это граф Толстой не запутался в своих персонажах.
— Истинно говорю вамъ, что у него въ какой-нибудь главѣ покойникъ объявляется. Это ужъ точно. Просто никто пока не замѣтилъ, потому что глава небось такая, которую всѣ пропускаютъ. Про природу тамъ или философiя какая-нибудь. Ее всѣ вполглаза и читаютъ, а тамъ — бацъ — покойничекъ: «Здрасти вамъ, Ивановъ моя фамилiя, я въ первой-то части было, что въ сраженiи погибъ, а теперь тутъ шпорами погромыхиваю».
— Глупости, — урезонивал его директор, — по сто раз «Войну и мир» все читали и ничего подобного не встретили.
— Встрѣтили, да сказать постѣснялись.
— Глупости.
— Ну разъ ужъ это глупости, то, стало быть, крѣпостные ему помогали, а это уже не глупости. Сидѣли, бѣдные, въ лаптяхъ, съ васильками въ бородахъ: «Такъ что, мы что…».
— Да не было у Толстого никаких крепостных.
— Конечно, поэтому я и говорю, что это — не глупости, а уголовная статья. Впрочемъ, либеральные злопыхатели меня недавно убѣдили, что крѣпостное право въ семнадцатомъ году только и отмѣнили.
— Батюшки! — встрял завхоз. — Как же это вы, сокол наш ясный, дипломом-то по их бесстыжим носам не нащелкали?
— Растерялся, — пожал плечами райтер. — Говорятъ: «Потому что все у нихъ, у русскихъ, такъ». Собственности нѣтъ, говорятъ, самой обезпеченности и той нѣтъ. Картоха и сѣрая соль. А совѣтская власть и то, и се, и тракторъ, и балетъ, и орденъ краснаго знамени. Я уши и развѣсилъ.
А во-вторых, совершенно непонятно, откуда этот дурацкий Петухов все время выныривает. Но это-то ладно, это, в конце концов, можно списать на райтерские злоупотребления мятным отваром, а вот главное — куда он после-то девается? Залипает и совершенно запутывается в тех местах, где слов нет, а есть одни обнаженные идеи? Или сидит где-нибудь и глазами хлопает? А мы мимо ходим и не подозреваем даже. Или мучит сторожа музея железнодорожного депо рассказами о своих битвах с Ираидой Степановной и врет с три короба? А сама-то Ираида Степановна? Ведь у нее теперь рапира, что делает ее, в сочетании с каверной в районе сердца, поопаснее динамита.
Нет, не нужно райтеру писать с продолжениями: можно достукаться как-нибудь. Тем более, что и идти уже пора. Пора, пора.
— Ну уж нет! — неожиданно возмутился директор. — Бедный кот у тебя уже вторую неделю в мешке сидит. Выпусти его, по крайней мере.
— Хорошо, — сказал райтер, — если вы непремѣнно желаете, чтобы этотъ разбойникъ гулялъ на волѣ, то я его выпущу.
Итак,
«Бледный и измученный Петухов стоял у окна, выдавливая лбом стекло.
— Ты не поверишь, Гриша, какая это зараза. То есть свет не видывал еще такой злющей бабы. Ей-богу, чуть не убила. Да, и рапиру она отобрала. Я знаю, что обещал, но это вроде войны или тайфуна, форс-мажорное обстоятельство».
Вот, итить его, Петухов. Опять Петухов. Надобно как-то взять себя в руки. Значит, «Степан Смирнов поднимался по деревянной, пропахшей котами лестнице, по которой день и ночь перетаскивали тонны луку и рыбы люди, напрочь лишенные вкуса, но вместо этого щедро наделенные цветом и глубоким запахом, туда, где с папироской на губе стоял Птичка, поражая всех вокруг длинной носа и кустистостью своих грудей. Степан Смирнов поднимался, Птичка стоял и скрипел половыми досками, а кот бился о ступеньки и злился все больше, хотя больше было и некуда. Когда Степан поднялся, а Птичка скосил на него глаз, то первое время они молча смотрели друг на друга, как персонажи пельмень-вестерна без, знаете ли, этой буржуазной наглости во взгляде, но с наглостью вполне пролетарской, которой, впрочем, этот дом уже навидался.
— Что привело вас в этот час ко мне, любезный сэр? — грозно спросил Птичка. — Сейчас слишком рано для ваших обычных интриг и поздно для завтрака.
Шутим, шутим, он просто спросил: «Че приперся?».
— Вот, котика принес. Ты литр обещал, — сказал Смирнов.
Птичка задумался. На следующий день он всегда был задумчив.
— Какого котика?
— Вот этого, — сказал Смирнов и отверз перед Птичкой мешок.
Птичка сунул нос в вонючую бездну и увидел в полутьме горящий кошачий глаз.
— Этого?
— Да, давай литр.
Птичка никак не мог припомнить, что обещал литр и зачем ему вообще этот кот, но торговался с азартом. В конце концов решено было идти за пивом, а кот был выброшен из мешка прямо в птичкину комнату и заперт на ключ.
А акцию сегодня мы посвящаем Дню солидарности в борьбе с терроризмом. Надеемся, что из уважения к этому празднику, сегодня рухнет хоть один памятник террористу, которыми наводнена теперь наша Россия. Акция: суп-лапша куриный 17 рублей, котлета по-домашнему 52 рубля , на гарнир картофельное пюре 26 рублей за порцию. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
В прошлый раз райтер так разволновался и расписался, что даже несколько воспарил над землей. Посудницы тут же приписали это кризису среднего возраста, а мы про себя отметили, что, даже левитируя, он оставался настолько же прост, насколько и доступен. Но, несмотря ни на что, был тем не менее остановлен суровой рукой директора, который считает себя единственным попечителем о столовском благоустройстве и, кроме того, всегда помнит завет старцев о том, что если некто летит на небо, его надлежит стянуть вниз покрепче ухватив за пятки. Всем еще памятен случай, когда он приказал электрическому человеку немедля сойти со столпа, и когда тот отказался, вцепился ему в кошки, и, словом, был страшный скандал. И вот теперь он, стало быть, добрался до райтера. Ему, собственно, даже не пришлось хватать за мягкие юфтевые ичиги, что были у того на ногах, он просто надавил ему на лысину, чем совершенно приземлил, а потом увлек на шкурные дела и свершения. Райтер едва успел поставить точку, от которой мы сегодня и продолжим.
Итак, господин Петухов, всклокоченный и страшный, открыл тубус, обнажив тяжелую рапиру, и ее древний клинок возвеселился, предчувствуя скорую и кровавую поживу.
— Ну все, Ираида Степановна, сейчас я вас проткну, берегитесь.
— Петухов, вы непостижимый человек. И откуда, скажите на милость, вы взяли рапиру?
— Рапиру? Что? Да какая разница, если я вас сейчас стану протыкать? Ну, из дома прихватил.
— А вот и нет, Петухов, вот и нет. Вы всегда врете.
Пардон, это не тот лист, там было про паромщика с гаечным ключом, а тут про какого-то брехливого Петухова с рапирой. Паромщик с гаечным ключом там возвышался дик и грозен, лохмат, небрежен, неумыт, но несравненно грациозен… А, вот и нужный листок. В конце концов строители дали требующей праздника душе паромщика бутылку, а кота разыграли в карты. В этот раз счастье было на стороне Степана Семеновича Смирнова — каменщика и немножко бесчестного игрока. Бетонщик Птичка, для которого, благодаря такой фамилии, имя и отчество были совершенно излишни, предлагал за разыгранного кота литр, но Степан Семенович надменно отказался и, радостно смеясь, потащил мешок к себе домой. Паромщик Иуда Иванович, лелея на груди бутылку, уплелся в свою будку, а кот, вдыхая горький запах рыбного жира, ехал и думал: «Вырвусь — убью всех», потому что, вне всякого сомнения, был порочным и кровожадным зверем.
А вот жена Смирнова, Галина Николаевна, была женщина тучная, склонная к дурным предчувствиям и имела на голове кукульку. Вот и в тот день, едва благоустроив кукульку, она принялась взволнованно вздымать полную грудь и трусливо озираться. В четыре часа дня предчувствия так плотно обступили ее, что она начала задыхаться, а тут еще и кукушка в часах кукукнула вдруг один раз басом и смолкла. «Быть беде, — сказала Галина Николаевна, и даже кукулька на ее голове поникла: — Жди теперь, непременно жди какого-нибудь кота в мешке». И в этот самый момент в прихожей хлопнула дверь, и на пороге возник Степан Семенович с глупой улыбкой на лице и вонючим мешком в руках.
— Степа, — обреченно охнула Галина Николаевна.
— Вот, Гала, смотри какого важного кота я достал.
Кот немедленно прыгнул из мешка, промчался мимо трепещущей мадам Смирновой, грудь которой вздымалась уже так высоко и часто, что напрочь перекрывала ей возможность вздохнуть, сбросил антенну с телевизора вместе с кружевной салфеткой, тем же путем вернулся, опрокинув по пути этажерку, потом взлетел на шкаф, выгнул спину и заорал самым гнусным своим криком. По мысли кота, все должны были немедленно обделаться, но Степан Семенович оказался крепким орешком и удержался.
— Степа… — вторично охнула Галина Николаевна.
— Ничего, это с непривычки, — сказал продолжающий чего-то радоваться Степан Семенович. – Кыса-кыса-кыса…
Если бы не это пошлое «кыса-кыса», то, может быть, и обошлось, но «кысу-кысу» потерпеть было невозможно. Кот тут же стряхнул со шкафа какие-то пыльные коробки, зорко усмотрел выкатившуюся из одной из них круглую фуражку с надписью: «Щелковский фетр», молнией спрыгнул вниз и разорвал паршивую шапку надвое.
— Вот сволочь, — сказал Степан Семенович, которому фуражка служила тем же образом, каким монархам сослужает корона, и задумался.
Ночью кот обожрался ухи, вспорол мешок с мукой, опрокинул кастрюлю и стал гонять ее по залитому липким бульоном полу, на ходу взбивая тесто и зверски скалясь. Грохот усиливался предрассветной тишиной, и Степану Семеновичу стало ясно, что осчастливить всех вокруг у кота не получится, даже если тот будет стараться и еще сильнее. Утром он хитро набросил коту на голову мешок, сел в автобус и уехал за реку, туда, где одиноко жил Птичка. Кот же не испытывал никаких угрызений совести, что, конечно же, говорит о его глубокой порочности. Интересно, что отъездом этого нераскаянного грубияна участь мадам Смирновой никак не облегчилась, и мы оставляем ее в том же самом виде, в каком и обрели: с взволнованно вздымающейся грудью и кукулькой на голове.
Бетонщик Птичка был славен молодостью, ужасно волосатой грудью, сочетающуюся с длинным носом, и жил в большом доме с общей верандой, которая когда-то безраздельно принадлежала крепкому купеческому семейству, а теперь отдавалась в полон всякому, от Андрона до Якова. Он стоял, поскрипывая шаткими досками, и под ним проживали соседи, еще ниже находился полузатопленный подвал, где жили комары, а выше, там, куда и рукой не достать, был наполненный дохлыми мухами чердак. Словом, место, за исключением чердака было полно жизнью: соседи постоянно жарили лук и рыбу на постном масле, Птичка в сероватой майке курил папиросы, стоя на веранде, а комары жалили всех без разбору.
И на этом райтер прекратил дозволенные речи. Тут некоторые считают его праздным человеком, и даже уже прямо звучит слово «лодырь», но, на самом деле, он просто несчастный, погрязший в тенетах восточного домашнего рабства, которое в наших краях не то забыли отменить, а не то и умышленно, того. Кроме этого, он ужасно трудолюбив и даже до трудоголизма, о чем в Южном федеральном округе ходят легенды и презабавные анекдоты. Просто иногда ему требуется отдохнуть, ну, знаете ли, как это водится, полежать, что ли, или на другом боку как-то иначе. И чем более в нем разгорается страсть к труду, тем более и требуется прилечь, потому что, как любил говаривать Михаил Ломоносов: «Ничто никуда не девается и из ниоткуда не происходит, а все делается своим порядком и все по воле Всемилостивейшего Творца».
А акцию сегодня мы посвятим началу в 2000 году пожара на Останкинской башне в городе Москве. Судя по тону и сути тех обрывочных сведений, которые доходят до нас из телевизора, пожар до сих пор бушует, поэтому пожелаем ему утихнуть и более не возгораться. Акция: борщ 20 рублей и паста с говядиной 59 рублей. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
Страницы: [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ] [ 14 ] [ 15 ] [ 16 ] 17 [ 18 ] [ 19 ] [ 20 ] [ 21 ] [ 22 ] [ 23 ] [ 24 ] [ 25 ] [ 26 ] [ 27 ] [ 28 ] [ 29 ] [ 30 ] [ 31 ] [ 32 ] [ 33 ] [ 34 ] [ 35 ] [ 36 ] [ 37 ] [ 38 ] [ 39 ] [ 40 ] [ 41 ] [ 42 ] [ 43 ]