Сегодня такой день, что нужно было бы написать святочный рассказ. Чтобы порастрясти поджилки или, наговорив банальностей, заставить всех поверить, что быть жадными и тупыми не клёво. Но мы, к сожалению, плохо знакомы с этим жанром.
Хотя и была у нас история про беспартийную калмычку, которая обращалась в белую однорогую корову и разгуливала по полям, форсируя водогоны и крутя хвостом во все стороны. Но этот рассказ какой-то неубедительный, да и сюжет исполнен дырами, если, конечно, дырами (даже такими огромными) можно что-то наполнить.
Почему, например, местные пейзане, будучи вовсе невысокого мнения о коровах, так легко леденели от страха, когда видели ту, которая получалась из калмычки? Почему самые храбрые из них норовили переломать ей ноги, вместо того, чтобы, смело ухватив за сиськи, надоить молока или как-то иначе приспособить к своей пользе? В то время как была коровой, ставилась ли она на учет в колхозном стаде и получала ли положенные ей по статусу брюкву и ветеринарный уход? Зачем вообще было обращаться в корову, когда можно было, если уж на то пошло, превратиться в более могущественную скотину. Например, в бегемота, и, ворвавшись в сельсовет, покорить окрестность или разорить сельмаг, сожрав карамель и растерзав ужасное пальто на вате, висящее там с незапамятных времен между мылом и алым вымпелом. А если уж и превращаться в безобидное животное, то почему же не в черепашку? Даже бешеная черепашка держит себя прилично и, в сущности, мало чем отличается от черепашки обыкновенной, что, кстати, всегда ставит в тупик зоопсихологов. Почему у коровы был только один рог, тогда как в нормальном состоянии у этих зверей их имеется два, а калмычка обходится вовсе без рогов? То есть если бы у калмычки был один рог и вообще если бы среди калмычек это было бы заведено, и они не только повседневно разделывали свои таинственные калмыцкие дела, но еще и лихо бодались бы своим единственным рогом, то тогда ее превращение в единорогую корову не выглядело бы так странно и необычно. Это совершенно очевидно.
А главное, эта повесть не несет никакого смысла и научения. Все как-то глупо и муторно, будто блуждание между трех сосен. Не говоря уже о том, что это все, конечно, оголтелый расизм, а райтер уже получал предупреждения на этот счет и теперь намерен в этом смысле поменьше привлекать к себе внимание.
Была, конечно, и более осмысленная история про раскаявшегося русского либерала Рафинада Медовича, который жил-поживал, либеральничал в рамках своей русскости, а потом вдруг, не без вмешательства мистических сил, совершенно раскаялся, поступил на службу и сделался такой толстый и розовый, что престидижитаторы нахвалиться им не могли, а только смотрели на него блудливым со слезой глазом, так что даже сторонним наблюдателям на ум всходило где-то вычитанное: «А егда имать человѣка ясти, то плачетъ и рыдаетъ, но ясти не престаетъ». Но тут взбунтовалась вся Столовая №100.
Директор тут же сказал, что такого имени не бывает, и наши читатели, уличив нас в этой малой лжи, и все остальное неминуемо сочтут сомнительным. Рафинад Медович попробовал было предъявить паспорт, но был изгнан на том основании, что не следует множить персонажей без необходимости, согласно с законом экономии. Сначала, конечно, пытался препираться и егозить, но, услыхав про закон, сник, побледнел и растворился в воздухе.
Завхоз сказал, что это и правда похоже на брехню, потому что престидижитаторский глаз никак не блудлив и вообще не ведает добра и зла, но вместе со всем престидижитатором целиком живет, более опираясь на инстинкты, которые разделяет с щукой. А русскому либералу и нужды нет становиться розовым, потому как это — его естественный цвет, когда он бледен от недоедания, но стоит только ему позакусить, как тут же делается красным, как университетская профессура Соединенных Штатов или Соединенного же Королевства, без, впрочем, древних языков, но с английским словарем.
Райтер сказал, что необходимо определиться в понятиях, и тут же, никого не спросясь, принялся определяться, причем делал это так бесхитростно и бесстыдно, будто собрался приватно пообедать у себя дома. То есть разинул рот, внутри которого немедленно включилось маленькое, но шумное радио.
— То, что теперь всюду называется либерализмомъ, собственно, не либерализмъ, а соцiализмъ разной интенсивности. А единственные либералы — это американскiе республиканцы, которые, затаивъ дыханiе, наблюдаютъ за эволюциiями демократовъ, въ свое время породившихъ ку-клуксъ-кланъ, а теперь пытающихся распространить его принципы на вѣсь мiръ, попутно узурпировавъ либеральное званiе. Поэтому и Рафинадъ Медовичъ, почерпающiй политическое вдохновенiе въ википедiи, — тоже не либералъ и каяться ему не въ чѣмъ, потому что отличается отъ русскаго патрiота только тѣмъ, что не любитъ ничего русскаго, тогда какъ патриiотъ обожаетъ русскiй коммунизмъ, а отъ престидижитатора — только удаленностью отъ благъ и вызываемой этимъ меланхолиiей. Реституцiи, короче говоря, ожидать не приходится, потому что эдакъ ограбленное русское населенiе можетъ, чего добраго, обрѣсти законную собственность, а этого никто не хочетъ, кромѣ американскихъ республиканцевъ, которымъ глубоко плевать на русскiя дѣла.
— Он что, — наклонился директор к завхозу, — опять про реституцию?
— Да, кажись, ругается, — прислушался завхоз, — но без мата сложно определить точно. Говорит, что Рафинад Медович ничего русского не любит, а американцы — такой беспечный народ, что им на все решительно наплевать.
— Ну, это ты загнул, — обернулся директор к райтеру. — Рафинад Медович борщ ест, кажется, с удовольствием.
— Борщъ еромъ оканчивается, а Рафинада Медовича отъ русской орѳографiи, въ силу комсомольскаго прошлаго, тошнитъ.
А посудомойки увидали на коньке столовой сидящего там черта и принесли эту весть в кухню, чем посеяли смуту в сердцах поваров и прислуги. Все единогласно решили, что это недобрый знак, и как раз, когда вся головка администрации решала, размещать ли святочный рассказ о раскаявшемся либерале, просунулись в дверь с погаными пророчествами и шумливыми предчувствиями разнообразных бед. Стоит ли говорить, что директор, не разобравшись и перетрусив, воспретил и рассказ, и самую столовую. Впоследствии он, конечно, столовую разрешил опять, но до рассказа руки так и не дошли.
Но, к счастью, свойства христианского Бога таковы, что Рождество наступает и безо всяких святочных историй для всех, включая и таких, которые не только не имеют веры святочным россказням, но и самому Богу. Наступило оно, таким образом, и в Столовой №100, застав всех на своем месте. Директор сторожит добро и чахнет над златом; завхоз испытывает жажду и напитки для ее утоления; администратор периодически выбегает наружу и, убедившись, что черт еще на коньке, бледнеет и забегает внутрь; медный таз дрожит как натянутый нерв и хочет сорваться с привязи; посудницы сплетничают; повара лязгают ножами; а райтер спит с книжкой и видит во сне всю Столовую №100, у которой там выросли колеса и она едет по степям, дымя трубой и распространяя вокруг запах пирожка.
А акцию сегодня мы, конечно, не будем привязывать к Рождеству, потому что это глупо, и Рождеству никакие подпорки не требуются. Поэтому привяжем ее к медному тазу. Ему все равно, а нам так спокойнее.
Акция: борщ 21 рубль, биточки куриные 43 рубля и пюре картофельное 28 рублей порция. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
А братию поздравляем особо и рекомендуем не налегать, но по себе зная, что непременно налягут, только обнимаем и троекратно целуем в щеки по русскому обычаю. В руце твои, Господи, предаем чрево наше…
Уж сегодня-то можно писать все, что только угодно, потому что все человечество посходило с ума, а те, которые 31 декабря читают столовую, не заслуживают никакой жалости. Наоборот, их надлежит всячески подталкивать к социализации, а тут, как подсказывает опыт детского сада, школы и армии, жалость только вредит, пользу же приносят щипки, колотушки и неожиданные выскакивания из-за угла с криком: «Ага!». А можно даже и вообще ничего не писать и, завалясь на диван, чего-нибудь в кои-то веки почитать. Тем более, что райтер с каждым днем все более погружается в религиозный фанатизм и уже был замечен разгуливающим по базару и выспрашивающим почем нынче акриды. Но это известный отщепенец. У него даже родину заменяет какое-то очень сомнительное библиотечество.
Новый год подобен всеобщему концу света. В том смысле, что каждого, конечно, караулит свой собственный конец, но всеобщий возбуждает гораздо больше нервных припадков. Так и у всех имеется свой собственный день рождения, в который можно сколько угодно предаваться алкоголизму без риска осуждения со стороны общества, но в Новый год, как в некотором роде всеобщий день рождения, это можно делать с особенной настойчивостью. Но какой смысл в поздравлении всех, когда все и так друг друга поздравят, и наш голос, таким образом, затеряется в общем шуме и не послужит тому, что требует директор: восславлению столовской стряпни и концепции ее принародного поедания?
Поэтому сегодня мы хотели поздравить тех несчастных, которых никому не придет в голову поздравлять и у которых сегодня день рождения. Но райтер вдруг неожиданно подал голос из религиозного угара и сказал, что этих бездельников еще кое-как поздравляют и не они самые несчастные на земле.
— Ищите дальше, а лучше всего — в календарь загляните, — сказал и снова скрылся в чаду православной веры, откуда уже вовсю доносились запахи золота, ладана и смирны.
— Как он сказал? — переглянулись мы. — «Дураки»?
— Вряд ли. Должно быть, что-нибудь на церковно-славянском.
И вот при помощи календаря были найдены наинесчастнейшие люди на земле. И это — киргизские таможенники, у которых сегодня профессиональный праздник. Никто и никогда их не поздравлял. То есть весь год они любопытствуют по чужим вещам, за что им не подают руки порядочные люди; мздоимствуют, за что им не подают руки непорядочные люди, а в конце вся эта разнопорядочная публика дружно и равнодушно проходит мимо, груженая мандаринами и шипучим вином. Несчастнее киргизских таможенников только киргизские таможенники, у которых сегодня день рождения. Эти и рассказать о своей беде не умеют, а только ходят и клянут судьбу на киргизском языке.
Столовая №100 как утешительница всех безутешных и прибежище всех гонимых поздравляет киргизских таможенников и желает им найти в новом году себе работу по склонностям, перестав быть несчастными, но сделавшись счастливыми.
Уж и не знаем, как это может помочь в продаже произведений нашей кухни, но директор говорит, что это и не нашего ума дело.
Акция: рассольник 19 рублей, котлета куриная 44 рубля, а на гарнир рис 26 рублей за порцию. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
P. S. А братию мы сочувственно обнимаем и не знаем, что и сказать, кроме того, что «Сами вы виноваты». Могли бы сегодня воссиять, как киргизские таможенники, но «Сами вы виноваты».
В тысяча восемьсот первом году, двадцать четвертого декабря, пешеходам был показан первый паровой автомобиль. Пешеходы тогда были наглые, мнили о себе бог знает что и выхаживали по мостовым даурскими журавлями, степенно поднимая ноги и щелкая клювом по сторонам, будто тоже занесены в Красную книгу и могут хоть на голове стоять. Лошадей они не боялись и в будущее смотрели уверенно и скучно, как в собственный чулан. Бывало, что возьмутся под руки, чешут через дорогу наискосок и друг дружку еще и подзадоривают:
— Что, брат пешеход, небось вольно тебе живется?
— И не говори, брат пешеход, уж до того вольно, что и следовало бы иной раз пожаловаться на утеснения, да грех.
— То-то же. И заметь себе, что и в предбудущее время никаких превратностей ожидать не приходится. А как проклятых лошадей постигнет лошадиная чума, тогда, брат пешеход, уж тогда-то ого-го, уж тогда мы того, еще резвее разгуляемся.
Нам не вполне понятен этот пешеходный оптимизм, по преимуществу в части «ого-го». И вообще, может показаться, что весь диалог отдает какой-то надуманностью и предвзятостью, особенно памятуя о том, с каким остервенением райтер выписывал вот этих вот «проклятых лошадей», но из песни слова не выкинешь. Кроме того, то, что пешеходы частенько пересекали проезжую часть наискосок и под ручку, ни для кого не секрет — они и теперь это делают. Ну и трепаться могли, конечно, о чем вздумается и говорили при этом такую прорву слов, что рано или поздно вполне могли выболтать и что-нибудь подобное. Это же и наука о физике охотно подтверждает.
И вот в самый разгар пешеходного разгула явился паровой автомобиль. Задорная была машина и представляла собой, собственно, самодвижущуюся печку со штатным печником на запятках. В недрах ее бушевало пламя, а наружу извергались клубы пара, собиравшегося в тучи, время от времени проливающиеся дождем на прохожих. Однако за тем, что дело происходило в Англии, этой особенности никто не заметил. Зато один местный индус решил, что видит аватар Калки, и упал в недолгий, но глубокий обморок. Индуса, лежавшего в трогательных тапках, тоже не заметили, потому что в Англии что ни день — в обморок валится целый пучок индусов. Или даже охапка. Или, черт его знает, мы в Столовой №100 сроду не видали ни одного индуса и не знаем в чем они измеряются.
Тем временем паровой автомобиль, оказавшись в центре внимания, развил скорость в двадцать километров в час, и всем стала очевидна его опасность для покоя и благополучия тучных пешеходов. Он, конечно, до смерти пугал лошадей, что в принципе могло ускорить явление повальной лошадиной чумы, но при этом был совсем не вонючий и почти бесшумный, а поэтому, когда неповоротливый английский пешеход успевал его заметить и пуститься наутек, уже грозил настичь и раздавить. Тогда решили пускать впереди машины человека с красным флагом, но вышло еще хуже. Этому голенастому бездельнику приходилось развивать скорость больше двадцати километров в час, и поэтому, когда неповоротливый английский пешеход успевал заметить несущегося на него со всех ног верзилу с нечистым воротничком и красным флагом, то первое, что приходило ему на ум, — это политические фантазии на тему красного флага и нечистого воротничка. А всем известно, что когда английскому пешеходу всходят в голову такие мысли, то неминуем скандал с кощунственными упоминаниями королевы-матери. Стоит ли говорить, что в конце концов пешеходы, у которых в то время были обширные связи, добились того, что автомобиль запретили, а механик, его создавший, переехал в Перу, чтобы пугать перуанских прохожих. Напоследок он, как сообщают, сказал речь, в которой пророчил явление вонючего и шумного автомобиля, который уже совершенно точно всех передавит. «И черт с вами»,— сказал он в конце, плюнул и отбыл в Перу.
Мы очень сожалеем о такой судьбе паровых автомобилей. Ездили бы сейчас и горя не знали. Имели бы стильные кожаные очки и давали бы свисток, а индусы падали бы по ходу движения, раскинув тапки, превращая любую поездку в захватывающее приключение. Не зря мы все-таки недолюбливали пешеходов и подозревали их в злокозненности.
И сегодня же празднуется день рождения ку-клукс-клана. В Столовой №100, как оказалось, никто не представляет себе, что это такое, и знают только, что члены этого клуба ходили в белых балахонах, которые шили из простыней, и наводили ужас на негров, про которых в Столовой №100 также составлено смутное понятие. Тогда мы посмотрели фильм «Рождение нации» режиссера Гриффита по пьесе преподобного Диксона. Фильмец такой старый, что смотрится совсем как кинохроника. Из него делается ясно, что негры — это по большей части агрессивные животные, которых кое-как удается укрощать добрым и мечтательным ку-клукс-клановцам. Однако райтер сказал, что ку-клукс-клановцы тоже процентов на восемьдесят были агрессивными животными и что вообще это касается любых человеческих междусобойчиков. Мы, находясь под впечатлением от фильма (он трехчасовой и немой, поэтому у нас только рояль в голове бренькал), попытались было возражать, но райтер сказал, что и сам на восемьдесят процентов состоит из агрессивного животного, и потянулся к своему ужасающему диплому.
А акция сегодня посвящается индусам, которых в Столовой №100 каждый второй и которые были возмущены тем, что мы этого не знали. Приносим свои извинения. Хм, действительно, каждый второй в тапках. Да, и считаются они все-таки охапками, а никакими не пучками. На наш вопрос «Почему же это?» они ответили «Да потому, что мы все-таки, черт побери, индусы, а не сельдерей». Мы вынуждены были согласиться.
Акция: суп гороховый 17 рублей, котлета куриная 47 рублей и капуста тушеная 28 рублей.Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
Как-то давным-давно мы читали про то, как отважные белые этнографы, подгоняемые жаждой знаний и желанием освоить грант, сделали экспедицию и забрались куда-то в самые дебри, где-то посередке между Офиром и страной пресвитера Иоанна, чтобы изучать обычаи местных народов, собрать шутки и потешки, узнать, како веруют, а потом насплетничать обо всем об этом в книжке. Имея в виду эти задачи, этнографы накупили бубликов, чаю, веселых ситцев, шикарной бижутерии, зарядили револьвер на случай, если кто-нибудь захочет всю эту роскошь оттягать, помолились Богу и поехали.
В состав экспедиции входил свирепый директор, усатый завхоз, задерганный администратор, лукавый повар, какие-то бездельники, обязанные таскать мешки с бусами и бубликами, врач и писарь. То есть, другими словами, все сборище сильно напоминало Столовую №100, которая тронулась с места и отправилась бродить по дорогам, паниковать на перекрестках и ночевать в канавах, чего, к слову, настоящей столовой, вот такой как №100 имени Иммануила Канта, совсем не требуется, потому что народы сами идут к ней и по доброй совести докладывают обо всем, что у них накопилось на душе.
Этнографический директор был, как и положено директору, молодец молодцом, носил соломенную шляпу, а палец его сверкал золотым перстнем с немеркнущим и драгоценным камнем.
Завхоз формой был подобен бочке и когда говорил, то голос его доносился как бы тоже из бочки, поэтому смысл сказанного часто ускользал, заставляя всех только приседать и уходить на согнутых ногах куда-нибудь в сторону. Прихотливость устройства его гортани, однако же, была такова, что, стараясь уйти в сторону от страшного гула, несчастный часто шел прямо в завхозовы лапы и пропадал там, скрестив полусогнутые ножки и успевая только горестно пискнуть напоследок, что бы это слово ни означало.
Администратор была женщиной нервной и способной к предвидению тьмочисленных бед и разрушений, поэтому счастливые случаи всегда заставали ее врасплох, что она само по себе трактовала как неприятность, и, короче говоря, жизнь ее была подобна беличьему колесу, в центре которого она и металась, не зная отдыха и срока.
Повар, происходя из китайского народа, был лукав уже только поэтому и знал такую пропасть даосских историй, что язык его был исключительно приточным, и всякий разговор про недостачи угрожал уклониться в рассуждения о строительстве кумирни на пустом месте или об обретении бессмертия. Если же его удавалось прижать так, что деваться было уже некуда, он мог запросто обратиться в журавля, и тогда разговор заходил в тупик, потому что на все вопросы он только хлопал крыльями, стучал клювом и гадил. Эта его манера особенно досаждала. В прочее же время он сидел, сложив ноги по обычаю своего народа, и лукаво пырился по сторонам.
Бездельники с мешками на плечах ходили туда и сюда, изображая великомучеников, и грезили наяву. Во всяком случае, те, кому надлежало нести мешок с бубликами, обязательно хватали тот, что с бусами, и наоборот. А часто и вовсе теряли мешки или даже терялись сами, при этом совсем не замечая своего горестного положения, пока из-за поворота не выходил лев и не проглатывал бездельника вместе с бубликами, если он должен был нести бусы, и наоборот — выплевывал бусы, если он должен был нести бублики. Но то были благословенные времена, когда память еще хранила предание о законе о кухаркиных детях, и благословенная страна, где подобная память и не требовалась. Теперь же эти сновидцы пробрались у нас на самый верх, и лев, таким образом, подстерегает нас всех почти за каждым поворотом.
Экспедиционный врач назывался д-р Zelenkind и, несмотря на врожденный иудаизм, обладал жизнелюбивым нравом и прекрасным здоровьем, что своим несоответствием стереотипам несколько раздражало его пациентов. Был взят для установления времени и причины смерти бездельников («Съеден львом в пустыне после заката» и тому подобное). Все время шутил и смешил всех вокруг, так что если его больные и не умирали реже, чем у других, то делали это, по крайней мере, в хорошем расположении духа.
Ну а писарь был самый обыкновенный: как только вся компания прибыла к месту своих исследований, тут же натаскал откуда-то банановых листов, уложил поверх них матрасик, а сверху улегся сам. Этим его полезное участие в экспедиционных дрязгах и ограничилось. Уже по приезде домой, когда директор насел на него так, что лежать на матрасике стало опасно для жизни, он согласился описать все и в результате больше наврал, но изобразил при этом директора в ореоле такого ослепительного сияния, а его недругов — в таком ничтожестве, что директор и сам поверил, и склонил к этому всех, до кого смог дотянуться.
Впрочем, про писаря нам совсем ничего не известно, но, хорошо зная эту публику, предполагаем, что он именно так бы и поступал. И вы, дорогой читатель, должны согласиться, что выходит очень правдоподобно, если вам, конечно, не хочется препираться с директором и испытывать на себе гулкость завхозовых недр. Вообще, мы так подробно останавливаемся на составе экспедиции потому, что нам сделалось вчуже обидно за этих тружеников. Про стольких голодранцев они в своей жизни порассказали, а про них — никто ни словечка. Голодранцы — из полуграмотности и нежелания лишний раз акцентировать внимание на субъекте исследования как носителе определенных научных концептов и дискурсивных стратегий, тем самым неизбежно давая повод для рефлексии и прочего компота, свойственного бледнолицым, а коллеги — просто из ревности и вредности.
Долго ли, коротко ли, а только экспедиция под руководством перстненосного директора оказалась в столице некоторого народа, где-то, как мы уже говорили, в самых дебрях, постоянно опасаясь нападения львов, или бешеных бегемотов, или еще какой-нибудь местной подлянки. Столица представляла собой полтора десятка крытых листьями лачуг, в центре которых было нечто вроде площади с устрашающим деревянным болваном, у подножия которого лежала дюжина невзрачных кислых слив и стоял горшок с кишками. Вопрос «како веруют», таким образом, несомненно решался в пользу идиотизма. Позднейшие расспросы подтвердили, что местный пантеон состоит из некоторого подобия жалких вагнеровских богов, боящихся дневного света и ладана, а царь или что-то вроде, самодержавно управляющий этим народом, кроме этого, является потомком какого-то бесстыжего крокодила, который в старинные года похитил и растлил здешнюю колхозницу. Сам этот царь, конечно, никак не походил на знакомых нам всем молодцов, что правят в Европе. Начать с того, что на шее он носил чьи-то нечистые зубы, часто находил радость в спанье под кустом, а когда сидел на своем троне, то всем становилось очевидно, что не имел никакого понятия о нижнем белье и способах его ношения. Да и сам этот трон представлял собой, собственно, худо устроенный шалаш или некое дырявое укрывище, перед которым сидела толстая мартышка с копьем и внутри которого стоял просто пенек (и притом довольно скучный). Сакральность власти, таким образом, постоянно испытывала нескромные взгляды со всех сторон и держалась только за счет бесхитростности народа и готовности правителя скандалить с любым желающим до потери пульса. В этом смысле, у мартышки, сидящей перед входом в шалаш с заостренной палкой, были скорее церемониальные функции, тем более что в случае настоящей опасности, она первая планировала убежать в лес, позорно бросив копье и своего патрона на произвол судьбы.
И вот как-то раз, когда директор уже вовсю разохотился порасспросить аборигенов про обычаи и записать парочку скабрезных частушек, оказалось, что бездельники забыли где-то мешок с бусами или бубликами, а без этого аборигены только чесали в затылках и отговаривались всякой ерундой, при том, что все их дела заключались только в верчении козьих хвостов, да и это занимало не более четверти часа в день. Весь смысл экспедиции на глазах у изумленной публики накрывался медным тазом и непременно накрылся бы, если бы директор, слава Богу, не был настоящим директором и не умел производить чудеса. А он умел и договорился по радио, чтобы ему прислали бубликов самолетом.
Когда самолет, треща мотором и подпрыгивая, садился на поле, примыкавшем к столице, все боялись, что сейчас произойдет что-нибудь позорное: весь народ во главе со своим деревенским царем падет на колени и начнет идиотствовать — мазаться кишками или каким-то иным мерзким способом проявлять свою религиозность. Но ничего подобного не случилось. Все, конечно, попрятались, а некоторые особенно мечтательные простолюдины попадали, но не на колени, а кто как. Только толстая мартышка привела в действие свой план и умчалась в лес, но и она к обеду воротилась. Сам царь укрылся за деревом и выглядывал оттуда одним глазом, а через минуту после приземления самолета уже прохаживался вокруг и трогал его за хвост и крылья. Летчик, добродушный рыжий парень, даже предложил ему полетать, и он согласился, но сказал, что прежде ему нужно кое-что сделать, и начал ходить по округе, собирая по пути увесистые камни. Когда же директор спросил его, зачем он это делает, то несколько смутился и, колупая желтым ногтем деревянную кору, сказал, что они ведь непременно будут пролетать над вражеской деревней («тут все рядом»), и он хотел бы, если ваши милости не против, сбросить несколько камней на своих врагов, учинив им неприятности, а если будет на то благая воля божественного крокодила, то и попав кому-нибудь по башке.
А ведь его величество всю жизнь проходил без трусов, не был испорчен чтением толстых книжек, но, напротив того, был носителем исконной крокодильей духовности, однако же первое, что взошло ему на ум после знакомства с самолетом, было устроить бомбардировку окрестностей. И в конце концов еще и револьвер, о котором мы упоминали вначале, вдруг оглушительно стрельнул, и объяснить это чем-то иным, чем желанием соблюсти принцип драматургии, мы так и не смогли.
И вот сегодня празднуется сто пятнадцать лет со дня успешного испытания самолета братьями Райт, а мы сидим и не знаем, поздравлять нам всех с этим или же сделать вид, что не заметили. Хотели поздравить с чем-нибудь другим, но остальные праздники еще хуже: в РФ опять день каких-то войск, на Украине — день работника (sic!) государственной исполнительной службы, в Белой Руси — годовщина постановления Совнаркома (мы уже не уточняли, про что), а вообще в мире — день защиты проституток.
Может быть, как раньше бывало, просто пообедать, пожелать друг дружке Bon appetit, налопаться и хлопать глазами перед собой? Многие каждый день так поступают, и никто их за это не порицает, а, наоборот, только нахваливают. Пожалуй, что так и поступим. Bon appetit, друзья.
Тем более что и акция сегодня аппетитна и даже весьма. Акция: борщ 21 рубль и макароны по-домашнему 47 рублей. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
Пока мы тут разводили соусы, валяли котлеты и загибали пироги, веруя, что наши читатели вполне знакомы со Столовой №100, а благодаря предательским байкам нашего райтера, даже то того, что извещены обо всех ее наиболее сокровенных обстоятельствах, оказалось, что многие полагают ее безымянной, а иные думают таким образом, что со стороны бывает и непонятно, думают ли вообще или это у них в животе бурчит. Так, например, Василий Иванович — известный бывший министр легких путей и нынешний ректор, профессор и тайный флибустьер — вообще был уверен, что Столовая №100 носит имя номера сто.
— Черт бы тебя побрал, Василий Иванович! — сокрушался директор. — Ты же ведь доктор неведомых наук! Как же ты это так?
— А что? Разве другое имя?
— Конечно же! Имени Иммануила Канта. Столовая №100 имени Иммануила Канта. Как же иначе?
— Святые угодники! Зачем же имени еврея? Лучше бы уж имени номера сто. А еще лучше, выбрали бы что-нибудь исконное, свое, родное. Имени товарища Свердлова, например, или товарища Бухарина, если уж непременно нужно фрондировать.
— Что! Ну вот, тем не менее, имени Канта.
— Век живи, век учись. А я вот тоже недавно ездил на слет липовых ректоров. И долго ли, коротко ли, а только чувствую — начал попахивать. Дело известное: жизнь на чужбине вдали от супруги, полностью, таким образом, испытывая погружение в ректорские потехи. Однако же чувствую: что такое? Натурально, сижу на семинаре и, с одной стороны, по ректорским делам растабарываю, а с другой — пахну. И все бы ничего, а только другие ректоры стали намеки делать: «Что это, Василий Иванович, от вас как будто из-за сарая наносит?» Делать нечего, решил помыться. Опять пахну. Опять стал мыться и такие места намыливал, что грех сказать, а только пахну и даже еще вроде бы пуще прежнего. Совсем уже было отчаялся, да добрые люди научили. Оказывается, белье нужно менять, да. А сменивши, отнюдь не носить старое в брючном кармане, а прятать поглубже в чемодан. Вот, запомните и передайте своим друзьям.
— Ну что же, — говорил директор райтеру, когда они шли от Василия Ивановича восвояси, — следует признать, что ты был неправ и наш ректор тоже может молодое поколение кое-чему научить. Не бог весть какая наука, но в конце концов могущая способствовать очищению общественной атмосферы.
Мы избрали имя Канта, потому что оно было свободно. Никто не хотел его для себя и каждый старался подсунуть кому-нибудь другому, а тут как раз мы — безалкогольные и безымянные. Повелось это с тех самых пор, когда советский протопрофессор отделился от авгиева коровника, в котором безотлучно находился с самого рождения, и решил испытать фарт в университете. Он в результате был так напуган Кантом, что первым его поползновением было утечь обратно в коровник, но тут произошло то, о чем хором предупреждали святые отцы: грех гордыни пожрал все прочие, пощадив только беса блуда и чревоугодия. Впоследствии протопрофессор принял из рук правящего павиана орден Трудового красного знамени и до самой смерти думал, что получил его за то, что прочитал введение к кантовской «Критике чистого разума», после чего мрачно запил, а не за то, что одним своим присутствием навсегда изгадил само понятие гуманитарной науки. Потом он пугал Кантом своих студентов, те, в свою очередь, своих, пока на этой унавоженной почве и не расцвел пахучий, как Василий Иванович до обретения ума-разума, вице-адмирал Мухаметшин.
По совокупному мнению всего наличного кадра Столовой №100, в результате этого в своих гробах завертелись подполковник Алябьев, генерал Мельников, морской офицер Римский-Корсаков и его друзья — офицер-преображенец Мусоргский и генерал Кюи, братья Лаптевы, адмирал Крузенштерн и адмирал Лазарев, мичман Владимир Иванович Даль и мичман Верещагин, адмирал Колчак, поручик Лермонтов и поручик Яблочков, штаб-ротмистр Павел Шиллинг, штаб-ротмистр Хомяков и штаб-ротмистр Фет, поручик Достоевский и поручик граф Николаевич, генерал-майор Болтин и генерал Журавский, военные врачи Пирогов, Павлов, Бунге, Капустин и Трапп, барон Ф.П. Врангель и граф Путятин, князь Борис Голицын и даже сумасшедший рюрикович князь Кропоткин. Завхозу даже якобы явился сам Гавриил Державин в мундире подпоручика Преображенского полка и погрозил пальцем. Это происшествие, впрочем, директор велел отнести к скорой инвентаризации и тоже пригрозил пальцем.
Один только райтер не предвидел никаких переворачиваний, а Гаврилу Романовича, пытавшегося не то пригрозить, не то благословить, позорно перепутал с Василием Кирилловичем и предпочел не замечать.
— Глупости. Чего имъ вертѣться? Люди все образованныя и русскаго офицера отъ военнаго пэтэушника всегда отличатъ. Собственно, совѣтскiй офицеръ — это такой же оксюморонъ, какъ женатый инокъ или знаменитый, но чуждающiйся общества, лысый ежикъ, а въ видѣ образованiя получаетъ матчасть, то есть науку лихо материться и, сверхъ этого, уберегающую отъ того, чтобы при стрѣльбѣ изъ пушки не поотрывало руки, плюсъ строевая подготовка. При такой загруженности на то, что въ партикулярномъ обществѣ называется образованиемъ, времени уже не остается. Поэтому изъ военныхъ училищъ выходятъ не офицеры въ понятномъ для бѣлой цивилизацiи смыслѣ, а нѣкоторый подвидъ совѣтскаго чиновника со склонностью к сугубому кровопролитiю и украшениiю пиджака медалями. Это началось тогда, когда правящiй павiан хотѣлъ было задуматься о томъ, что ему болѣе угодно: умъ или лояльность, но инстинктъ самосохраненiя это желанiе пресѣкъ. Да и тутъ, кстати, Богъ своей милостью не оставляетъ. Вотъ завхозъ нашъ всю молодость провелъ въ краснознаменномъ морскомъ флотѣ, однако же посмотрите на него теперь: министръ по дѣламъ житницъ Столовой №100 имени Иммануила Канта.
— Да, это я и есть, — зарделся завхоз.
Кант, конечно, что бы там себе ни воображал Василий Иванович, был немец и как таковой сам иногда не мог толком ответить на вопрос, зачем он, собственно, нужен: для того чтобы умножить мировое томление или для прямого человекоубийства. Но в сущности своей вовсе не желал ничего плохого, а напротив того — мечтал научить следовать добру и избегать зла. Делал он это, конечно, без чувства юмора, которое чувство немецкими профессорами отрицается и даже с их подачи запрещено немецкими законами, но делал честно и в конечном счете повлиял даже на принятие прав человека, их же память ныне и совершаем. Поэтому если вы человек, то возвеселитесь, а если кот, то возопите к небесам.
— Нет, тоже возвеселитесь. Календарь сообщает, что сегодня и день прав животных тоже.
— Ну вотъ, а вы спрашиваете еще, зачѣмъ Мухаметшинъ адмиралъ. Имѣетъ право, ничего тутъ не подѣлаешь.
А акция сегодня посвящается правам вообще и в особенности праву человека и животного на благовременное утоление голода и разнообразные гастрономические причуды. Акция: борщ 21 рубль, курица в остром соусе 49 рублей и рагу из овощей 40 рублей. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
P. S.
— А почему это Кант — предатель родины? Он ведь дважды предатель. В первый раз — когда русские войска вошли в Кенигсберг, а второй раз — когда покинули. А минус на минус дает плюс.
— Когда-нибудь, когда страшный Баронъ Самди, который приходитъ за совѣтскими офицерами, ткнетъ его въ лобъ своей тростью, мы, быть можетъ, и увидимъ тѣхъ бѣсовъ, которые теперь дергаютъ за адмиральскiя ниточки. Теперь же будемъ лишь удивленно взирать, затворивъ уста и стараясь не давать волю мочевому пузырю. Впрочемъ, тѣмъ, кто такую волю уже далъ, скажемъ: «Ободрись, человѣкъ, это твое святое право, потому что очень ужъ страшновато».
В прошлый понедельник райтер уехал в Москву. Мы бы хотели написать, что его провожал весь город с оркестром военно-морских сил, ряжеными девочками с цветами и депутацией от лучших людей и духовенства, но не можем этого сделать из любви к правде. Дело в том, что перед этим он был очень деятелен: заплатил за газ, по два раза на дню шептался с нотариусом, исповедовался у всех наличных священников и довел отца Василия Лимпопова до такого ничем не прикрытого лютеранства, что тот простил ему всякий грех прошедший, настоящий и будущий, потом закрылся в своей келье и велел говорить, что его нет. Мы пишем об этом не из празднословия, в котором нас часто винят, но для того, чтобы показать, что райтер располагает известными средствами, присущими таковым людям грехами и умеет надоедать. Кроме того, мы тем самым даем понять, что позорно не отвечали на комментарии к предыдущей записочке не из зловредности, а оттого, что райтер не умеет добывать интернет из телефона.
А до этого он все ходил и вздыхал. Несколько раз взбирался на колокольню, где стоял всегда лицом к северу, и это ему легко давалось, потому что колокольня была квадратного сечения, а в круглой он, конечно, пырился бы на восток или даже юг, это в точности неизвестно.
— Как бы опять на станцию Астапово не отправился, малахольный-то наш, — озабоченно шептались в кухне.
— Не отправится, — говорил директор, — там его фотография на доске висит, а всем станционным смотрителям дан приказ: как только увидят — свистеть в свисток безо всякого снисхождения.
— Да не собираюсь я ни на какую станцiю, — вяло врал со своей стороны райтер, — просто хочу съѣздить въ Москву. Ну, знаете, прошвырнуться, послушать цыганъ, поклониться сорока сорокамъ и вообще. А то, знаете ли, послѣднее время чувствую себя какъ препарированная лягушка.
— А как себя чувствует препарированная лягушка?
— Опустошенной. Мнѣ объ этомъ разсказывала студентка бiологическаго факультета, а ей — сама лягушка, прямо во время лабораторной занятности: «Знаете, дорогая, чувствую себя опустошенной. Что холодитъ меня во мнѣ такъ странно? Я, слушая, не слышу бьенья сердца. Какъ будто льда осколокъ острогранный Въ меня вложили тайно вмѣсто сердца. Кстати, дорогая моя, что бы кто ни говорилъ, а риѳма безпройгрышная».
— И чем же тут Москва поможет? — пожимал плечами директор. — Смотри, как бы не узнать тебе вместо этого, где раки зимуют.
Пробыл он в Москве сутки, и неизвестно, сумел ли восполнить внутренние пробелы. Доподлинно известно, что действительно наслушался цыган, которые думали польстить ему сравнением с Будулаем, а местные шаурмяне накормили его своей национальной едой и, сверх этого, подали салат, который, судя по виду, был более древнегреческий, чем греческий, но райтер, из уважения к Аристотелю, его съел и потом вел себя беспокойно, периодически убегая, с ожесточением рифмуя на бегу слово «туалет» на все лады. Потом еще видел мышку на ковре, а на обратном пути, сбившись с дороги, наблюдал усыпанный снегом дом, из трубы которого вился веселый дымок, а на стене большими красными буквами было написано «Раки». Вышел и обошел домик по кругу.
— Значитъ, — сказал, — и директора пророчествовать могутъ.
И тут же получил смс-ку:
— А ты еще сомневался?
Потом вздумал, в виде шутки, хотя бы разок въехать в Саратов с севера, но тут уже сама природа воспротивилась и устроила такую метель, что райтер заночевал в Аткарске.
А в это же самое время, директор получил предписание составить ревизские сказки и задумался. Оказалось, что Столовая №100 полным полна персонажами райтерских баек, и совершенно невозможно разобрать, кто достоин внесения в сказки, а кто и так обойдется. Хотели было потребовать документов, но тут же все сотрудники принесли по чемодану разнообразных документов, а наиболее подозрительные — даже по два. У Курятиной и Говядиной оказалось по дюжине одних только паспортов, а уж свидетельств о рождении — и вовсе без счета. И всеми этими бумагами они размахивали перед директорским носом, а завхоз еще и орал при этом громким голосом. Директор так растерялся, что на минуту отпустил бразды правления, и их чуть было не подхватил какой-то прохожий в вязаной шапке.
— Не ори, Аперетив Оподельдокович, ты же натуральный персонаж, это все знают.
— Что? А кто же тогда безобразничает и хозяйством заведует? Если уж кто и персонаж, так это райтер.
— Ба! — всплеснул руками директор. — Да ведь у райтера исторический диплом!
— А вы в него глядели?
— Нет, он его крепко держит. И дерется.
— То-то и оно. К тому же историк должен обладать знанием источников, а не сидеть и папироски вертеть. Так ли я говорю, мадам Курятина?
— Я — Говядина, а в остальном все чистая правда. Все вокруг уже своими табачищами заполонил. Добрые люди так не делают, а персонажи только и норовят, — сказала Говядина.
— Вот именно. Кроме того, историк должен обладать археологическими данными, а таковые данные нашего летописателя не впечатляют: костей не видать. Напротив, очень уж он стал округлый.
— Ну, не знаю, — сказал директор.
— Тут и знать нечего. Где он теперь? Неосязаем и невидим, а стало быть и несуществуем.
Потом райтер вернулся, но уже с порога приобрел иконографические черты. Сначала было обрадовался, что за свет и отопление можно не платить, но ему сказали, что это не обсуждается и платить все-таки надо, а все противоречия, которые этим влекутся, следует списать на общее несовершенство мира и платить без сомнений.
Интересно, что в Столовой №100 как-то еще успевают акционные блюда приготовлять. Мы и сами не поверили бы, если бы не видели своими глазами: суп гороховый 17 рублей и солянка со свининой 74 рубля. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
От завхоза сегодня с самого утра исходил густой запах такой восхитительной смеси, что даже глаза его ходили ходуном, никак не задерживаясь на чем-то одном, но пытаясь воистину объять все сущее, а усы дерзко взвились вперед, вверх и по сторонам, будто он только что сошел с наиболее бешеного советского плаката и будет сейчас разделывать пятилетку или прямо своей огненной головой разожжет пожар мировой революции и станет метаться внутри его как красное воплощение философского камня. Словом, даже новичкам стало ясно: врать завхоз будет безо всякой милости и оглядки.
— Ну что за милая мордашка! — умилялся на него директор. — Ты только посмотри! Нет, не могу на него злиться, хоть это теперь и нужно для административной пользы. Райтер, сделай милость, распеки его.
— Въ семъ нечистомъ плодѣ свирѣпаго онагра и блудницы имѣем мы источникъ многообразныхъ прегрѣшенiй. Грѣхи тутъ противъ вѣры, противъ плоти и супротивъ небесныхъ силъ безплотныхъ. Съ младенчества сей мужъ служилъ ареной для игрищъ демоновъ. За что теперь распечь мнѣ негодяя?
— Чего?
— Онъ какъ скупецъ, что служитъ непрестанно своимъ сокровищамъ, оберегая ихъ, прислуживаетъ бѣсамъ днемъ и ночью, ревниво наблюдая, чтобы каждый когда-либо прiобрѣтенный грѣхъ вдругъ не омылся теплымъ покаяньемъ. О, если бъ заглянуть въ то мѣсто, исполненное мерзости и гадовъ, что всуе зовется клѣтью потаенною, его душою, тьмочисленныя рожи наглыхъ духовъ увидѣли бы тамъ. И я смотрю устало и печально, какъ старый герцогъ Альба, недоумѣвая, что конкретно теперь вмѣнить въ вину…
— Ах, ты в этом смысле? Пьянство на рабочем месте, конечно же.
— Что же ты, мерзавецъ, все пьешь на рабочемъ мѣстѣ? — обернулся райтер к завхозу. — Сейчасъ схвачу тебя за микитки.
— Не имеете права браниться, — сказал завхоз.
— Но-но! — отозвался директор. — Как это так — «не имеем права»? Право это у нас есть, и получили мы его не сами, как какие-нибудь босяки, а по воле трудового законодательства.
— Сегодня такой день, что всякое законодательство должно устыдиться и умолкнуть. Всенародный праздник! Тут даже трезвый трудовой кодекс предписывает: «Займи, укради, наконец, но напейся в хлам». Глава восемнадцатая, стих сто девятый.
— Неужели правда? — повернулся директор к райтеру.
— Тутъ все зависитъ отъ обстоятельствъ и множества факторовъ. Во-первыхъ, необходимо разсмотрѣть, законодательству какого государства принадлежитъ этотъ стихъ.
— Вестимо, Российской Федерации.
— Въ такомъ случаѣ, можетъ быть все что угодно и даже болѣе того.
— Любопытно, — пробормотал директор.
— И какой же ныне праздник? — снова обернулся он к завхозу.
— Всенародный.
— Ты толком говори.
Тут завхоз встал, вытянулся и протянул руку вперед, как народный певец, тянущий трудную ноту:
— Всенародный день сапожника! — и отдал поясной поклон.
— Тьфу ты. Райтер, неси свой инквизиционный чемоданчик.
Сказано это было таким будничным тоном, что завхоз струсил.
— Какой еще чемоданчик?
— Да, какой еще чемоданчикъ?
— Инквизиционный! С какой стати этот праздник всенародный?
— Да как же?! Ну вот, к примеру, кто в РФ фильмы снимает?
— Сапожники, — тут же откликнулся райтер. — Это всѣ знаютъ. Дiалоги-то точно сапожники пишутъ.
— Вот! А кто дороги делает? Государством управляет, в мячик играет, преступность ущемляет, ручки дверные мажет?
— Что… Я думал, это — риторические вопросы. Ну, не знаю. Сапожники?
— Именно.
— Я понялъ, — возгорелся райтер, — и обувь тоже сапожники дѣлаютъ. На тебѣ чьи ботинки?
— Что значит «чьи»? Итальянские.
— Вотъ!
— Что «вот»? В Италии что, не сапожники, что ли, ботинки шьют?
— Нѣтъ. А всё сплошь доктора метафизическихъ наукъ.
— Вы тут не путайте, — солидно возразил завхоз. — В Италии, конечно, сапожники, а в РФ — пирожники.
— Ага! — восторжествовал директор. — Значит, не всенародный? Тащи чемоданчик.
— Но по первому образованию они — сапожники, — тут же поправился завхоз. — Кроме того, пьют и ругаются так свирепо, что тут и иного сравнения, кроме «как сапожники», не найти.
— По крайней мере, Столовой №100 командует не сапожник, а природный директор, — сказал директор и сделался похожим на Бонапарта.
— Прошу прощенiя, — сказал райтер по-французски, — я помню, что нѣкто, тоже похожiй на Бонапарта, когда учился въ школѣ, въ УПК обучался на сапожника.
— Во-первых, это было давно, во-вторых, специальность называлась «обувщик», что, согласитесь, несколько меняет дело, а в-третьих… Что бишь в-третьих-то? А, черт, что там у тебя за вкусная смесь? Тащи. Говоришь, стало быть, кодекс решительно настаивает?
— Обижаете, ваше благородие…
А акцию сегодня, в честь всенародного праздника, приготовлена все-таки пирожниками, потому что сапожники уже лыка не вязали.
Акция: суп фасолевый 19 рублей, котлета куриная 39 рублей и на гарнир пюре гороховое за 31 рубль. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
P. S.
— Ну, а ректор университета? Вот такой, как он есть — Василий Иванович?
— Сапожник.
— Ха! Однако. Ну а Неназываемый?
— Да вы что? Это же всем здешним сапожникам главарь. До пяти лет только на матерном языке разговаривал. Советскому нянька выучила. Что вы!
— Ну, а райтер? Райтер-то!
Завхоз обернулся и увидел райтера, сидящим на лунном луче и очинивающим свои карандашики.
— Он не в счет. Нездешний. Наверное что в детстве отбился от табора кочующих чопорных европейских буржуа и на статистику теперь никакого влияния не имеет. Ты глянь только! Карандашики очиняет. Сейчас закончит и примется свою реституцию писать. Так что всенародный праздник, как ни крути.
— Ну, с днем сапожника.
Где находится страна Тринидад и Тобаго, мы не знаем. Райтер, ссылаясь на свое высшее образование, то есть такое, выше которого лишь звезды, сплетающиеся в прихотливые созвездия, говорит, что страна эта простирается в карибских морях, но это ничегошеньки не объясняет, а напротив — только запутывает и отчасти даже злит.
— Да хоть в шмарибских! Какая разница, если мы даже не знаем, куда смотреть?
— Смотрите на западъ, — ответил райтер, и взгляд его был ясным, а одежды сияли, как снег.
Стали с ворчливым раздражением смотреть на запад, увидели кирпичную стену котельной с трехбуквенным иероглифом и только еще больше разозлились. Назло райтеру обернулись на восток и увидели другую стену уже с недвусмысленным трехбуквием.
— А, черт. Райтер, ты где? Райтер?
— Тутъ я, вотъ вамъ моя рука.
— Отчего, о райторе, ты все знаешь, а мы, куда ни оборотимся, все одно и то же видим? Только про реституцию не надо, как-нибудь без нее растолкуй.
— Безъ реституцiи совсѣмъ уж коротко выйдетъ.
— А нам бы как раз и хотелось покороче.
— Потому что вы дураки. Земля имѣетъ форму геоида, поэтому смотрѣть можно в любую сторону, и нѣкоторые всю жизнь только себѣ подъ ноги смотрятъ, но и при всемъ томъ въ результатѣ правы бываютъ. А кто изъ васъ въ глубинѣ души мнитъ землю плоской?
Начали выяснять, и оказалось, что если по окраинам, то половина, а если в самой глубине, то все.
— Вотъ то-то и оно. Удивительно еще, какъ это вы умудряетесь котлеты валять.
После этого мы настолько были вдавлены в ничтожество, что поневоле опять начали злиться.
— Да на кой ляд вообще речь зашла про этот Тринидад?
— Потому что сегодня Международный мужской день, а зародился этотъ праздникъ именно на Тринидадѣ. И на Тобаго, конечно. Объ этомъ никакъ нельзя забывать.
Где находится страна Тринидад и Тобаго, мы не знаем. Райтер, ссылаясь на свое высшее образование, то есть такое, выше которого лишь звезды, сплетающиеся в прихотливые созвездия, говорит, что страна эта простирается в карибских морях, но это ничегошеньки не объясняет, а напротив — только запутывает и отчасти даже злит.
— Да хоть в шмарибских! Какая разница, если мы даже не знаем куда смотреть?
— Вы хотя бы замѣчаете, что въ пятый разъ эту волынку заводите?
— Да провались ты совсем.
Международный мужской день призван, по замыслу его создателей, нетрезвых тринидадских мулатов, обратить внимание на ту пользу, которую приносят мужчины, и чего-то такое про уравнение в правах. Насчет последнего мы сомневаемся, потому что все опрошенные нами мужчины уравнения в правах не хотят и даже его страшатся. Что же касается до пользы, то они ее, несомненно, приносят. Целыми днями все ходят взад и вперед, чего-то шебуршат, появляются в таких местах, куда Макар телят не гонял, но и там тоже старательно изображают из себя половину человечества. По мысли, заключенной в толстых мужских журналах, мужчина любит удить рыб, пить виски и подсматривать за футболом, а в качестве подарка в мужской день желает получить золотые часы. Из чего следует, что о носках и креме для бритья мечтают только те несчастные, которые служили в советской армии и плавучей ее части, поминутно опасаясь потонуть.
Международный мужской день не следует путать с Всемирным мужским днем, который празднуется во всем мире. Нет, Международный мужской день, стало быть, заведен только между народами и ими же ограничивается, отнюдь на весь мир не распространяясь.
Тем мужчинам, которые ужению и футболу предпочитают виски, про сегодняшний праздник лучше совсем не сообщать, а то они с ума сойдут. Остальных же следует поздравить без излишней помпы, чего бы они ни плели про золотые часы, а учитывая, что сегодня в РФ отмечается День ракетных войск и артиллерии, можно, не мудрствуя лукаво, ограничиться носками с кремом. В конце концов, давно замечено, что мужчина в носках и с перемазанной кремом личностью выглядит вполне празднично даже и в будний день, не говоря уже о Международном дне мужчин.
А акцию сегодня мы хотели сделать по возможности мужской, но вышла одна курица. Повар, впрочем, утешает, что курица эта была при жизни до того мужественна, что ее можно было легко перепутать с петухом, что в конце концов, кажется, и произошло. Акция: суп-лапша куриный 17 рублей и плов из курицы 55 рублей. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
Двенадцатого ноября Иоганн Орфиреус продемонстрировал изумленной публике вечный двигатель. Календарь с сочувствием сообщает, что иоганново детство было безрадостным и преисполненным всяческих тычков и колотушек. Неделя обыкновенно начиналась с того, что его драли за уши, потом секли мочеными ветками, ставили на горох, выписывали подзатыльники, просто пороли, щипались, а после, в светлое воскресенье, давали щелбан с приличным для божьего дня нравоучением. В перерывах он цокал по каменным мостовым деревянными башмаками, ныл и почесывал бока. Примерно в это же время и почти в том же месте мутузили Иоганна Баха. На западе мылили шею Исааку Ньютону, на востоке наминали бока Михаилу Ломоносову, на севере ума через задние ворота задавали Цельсию, и вообще звон стоял по всей Европе. Потом, когда восторженные идеалисты чаяли уже эры гуманизма, в Италии стукнули Николу Паганини скрипкой по голове, а Моцарту дунули в лицо трубой, когда он был маленький и сидел у себя дома, сочиняя мелодичные пиески. И опять пошло-поехало: там по сопатке нащелкали, тут задали по первое число, а кое-где и в карцер на хлеб и воду усадили.
Теперь такого безобразия, конечно же, уже не наблюдается: во-первых, всем как-то стало совестно, а во-вторых, запрещено законом. Кроме некоторых семейств, где стыд надежно прикрыт семейными трусами, а закон (для лучшего запоминания) переложен в маленькие, но емкие басенки, как то: «Не пойман — не вор» и что-то такое про дышло. Правда, вот, что и вечного двигателя никто не предлагает ни в совестливых домах, ни в некоторых. Мы даже сунулись в некоторые семейства: как, мол, там в видах (чего уж там вечного, а хотя бы хоть какого-нибудь) двигателя? Райтер расхрабрился даже до того, что самолично собирался всыпать какому-нибудь сопливому коротышке и посмотреть, не произведет ли сей последний полезного открытия или, на худой конец, не продекламирует ли что-нибудь из Вергилия. Но из мест, где расселились некоторые семейства, так вдруг душно пахнуло перегаром, что мы, ойкнув, вернулись домой в безалкогольную Столовую №100 и покуда сидим тут. Последним вернулся райтер, который, как оказалось, интересовался, нет ли, по крайней мере, новых мелодичных пиесок, хотя бы для исполнения на деревянных ложках или зубариках, и выяснил, что совсем нет.
— Изъ всѣхъ искусствъ важнѣйшимъ тамъ является перфомансъ въ семейныхъ трусахъ, какъ и завѣщалъ ихъ чортовъ дѣдушка. А иногда и безъ оныхъ.
Сказал и сел, закурив огромную сигарету. Если вы, дамы и господа, теперь же, не медля и не отговариваясь дальним расстоянием и прочей в этом роде ерундой, какую вы всегда держите наготове, приедете в Столовую №100, то сможете посмотреть, как он курит. А то разговоров на эту тему много, а живых свидетелей — раз да и обчелся. Действительно, курит. Затягивается, глубокомысленно вдыхает дым, потом испускает неверное колечко, осторожно, будто работу какую исполняет, а потом, как пламенный вулкан, так начинает дуть дымом во все стороны, что уже не разберешь: не то к нам ворвался дикий паровоз, не то разверзся самый ад, и сейчас из тучи выйдет черт на козлиных ногах: бонжур, мол, хороняки. Денег за просмотр мы не берем, и если в процессе к вам подойдет некто с замасленными губами и станет клянчить, то гоните его в шею, потому что это, конечно же, наш директор все хочет монетизировать райтера и поэтому ходит кругами и облизывается. Однако придется что-нибудь купить, чтобы не обижать повара. Он всегда зорко наблюдает ревнивым глазом через щелочку в кухне и как только увидит, что кто-нибудь, потоптавшись у раздачи, ничего не купил, то страшно обижается. А тип это, нужно прямо сказать, скандальный, склонный к трагическим предчувствиям, распространенному вообще среди всех южан переигрыванию, и, словом, купить выйдет дешевле.
Стало быть, благодаря ли вечным колотушкам или же просто так, но двенадцатого ноября Иоганн Орфиреус сколотил вечный двигатель и начал всех удивлять. Машина представляла собой вертлявое колесо, которое от небольшого пинка начинало крутиться и делало это всегда ныне и присно и во веки веков. Комиссия из одиннадцати профессоров и одного принца обходила колесо с разных сторон, прислушивалась, принюхивалась и даже пыталась отколупнуть дерюжку, которой был прикрыл всей машины секрет. Однако же подозрительный Орфиреус отколупнуть дерюжку не дал и позволил заглянуть за нее только принцу, который решил, что это оттого, что он принц, но на самом деле, конечно, потому, что он ни бельмеса не понимал в механике. И действительно, когда профессора захотели узнать, что же он там видел, только нес околесицу.
— Ах, господа профессоры, — говорил принц, — я-то думал, будет весело, какой-нибудь комический карлик в чалме на восточный манер, делающий забавные рожицы, а там — только скучные деревяшки стукаются друг об дружку и более ничего.
Но тут, как это часто бывает, кто-то чего-то недослышал, кто-то имел в виду совершенно другое, а кто-то и вдохновенно наврал, но только слух про карлика разлетелся по всей Европе. А тут еще и служанка Орфиреуса —женщина вздорная и в механике сведущая не больше принца — начала вдруг говорить, что это она, по приказу своего господина, из другой комнаты колесо вертела. Ее даже возили в суд, но она к этому времени до того ошалела от всеобщего внимания, что, едва показавшись перед судьей, рухнула на колени и закричала:
— Это я! Я всему зачинщица! Я, дорогие немцы, колесо выдумала и заставила Орфиреуса из другой комнаты его крутить, а он противиться не смел, потому что состоит со мной в порочной, но романтической связи за мою неземную красоту.
Публика просто ревела от восторга, так что пришлось вмешаться приставам, но суд признал показания служанки идиотскими, выдал ей справку, что она дура ушастая, и отпустил на все четыре стороны.
Однако, несмотря на суд и на то, что одиннадцать прославленных профессоров и один посредственный принц признали Орфиреуса изобретателем вечного двигателя, слава о нем как о мошеннике докатилась и до наших дней. Советские патриоты доказывают это как дважды два тем, что он просил за свой двигатель два миллиона долларов в тогдашних деньгах.
— Настоящий-то, исконный инженер, а в особенности механик, — по-доброму подвывают они, — разве же он об миллионах думает? Ведь у него заплаты на локтях, ведь у него жена с голоду околела, ведь пища ему — акриды и мед дивий. Глаза ведь его красны и только и высматривают, как бы чего эдакое сынженерить. Ведь он до того худ и истощен, что ему достаются роли только в анатомическом театре. Бу-бу-бу, бу-бу-бу.
— А с миллионами-то! — возвышают они свои гласы до героической истерики, подсмотренной ими в фильме «Коммунист». — Это же он будет хохотать с утра до ночи, как какой-нибудь мошенник, совсем с ума сойдет и умрет от срамной болезни.
И вот при том, что Орфиреус слыл записным жуликом, все кому не лень, тем не менее, пытались секрет его колеса украсть. Приезжали якобы для переговоров, а сами только и зыркали по углам. В результате Орфиреус так изнервничался и замотался, что при малейшем подозрении тут же все ломал, сжигал в печке чертежи, а сам уезжал в другой город. Приезжих воров даже специально на сей счет предупреждали:
— Вы уж, господа хорошие, ради всего святого, не делайте никаких намеков, а то ведь это такой человек — порох! Чуть что — всё ломает, привязывает фальшивую бороду и ищи его.
Наш царь Петр тоже поручал господину Шумахеру договориться о покупке. Прислал ему письмо, денег и мочало.
— Что за черт? — бормотал Шумахер, брезгливо разглядывая мочало с разных сторон.
Впрочем, это недоразумение вскоре выяснилось. Поговаривают, писал Петр, что внутри колеса имеется карла, всю машинерию в движение приводящий. Так ты и сего карлу прихвати. Ежели же он начнет кричать караул, то заложи в евойный рот мочало, которое я тебе с сим письмом отсылаю.
В конце концов Орфиреусу так все надоело, что он сказал: «Гори оно все огнем», лег и умер, а тайну свою унес в Вечность. Вот так, из-за жадности и прочих пороков, мы остались без вечного двигателя. А то сейчас бы имели каждый по колесу и горюшка бы не знали. Хотя, с другой стороны, тогда и нефть бы не нужна была, и наши многочисленные вертухаи, под охраной которых мы все ныне процветаем, оголодали бы уже до прямого неистовства и, возможно, съели бы нас, начав с хвоста.
— Глупости! — послышался голос завхоза. — Наука доказала, что вечного двигателя не бывает. Да и здравый смысл тоже подсказывает.
— Ахъ, завхозъ, ахъ, Аперитивъ Одеколоновичъ (или какъ тамъ тебя?). Наука доказала, что и Бога нѣтъ. А здравый смыслъ много чего подсказываетъ, но слушать его не стоитъ. Вотъ взять хотя бы Столовую №100. Чѣмъ не вѣчный двигатель? Вѣдь сейчасъ уже есть восемнадцатилѣтнiе охламоны, которые въ жизни своей не видѣли ея закрытой. А тоже наука доказывала и здравый смыслъ подсказывалъ, а директоръ взялъ да и спроворилъ.
И тут все стали аплодировать директору, а он в это время ел голубец и, не разобравшись, решил, что все аплодируют тому, что райтер наконец-то замонетизировал, и кинулся райтера обнимать, а райтер решил, что директор сделался искренен и бескорыстен, и стал обниматься тоже, а за углом вдруг раздалась «Ода к радости», которую исполнял бродячий симфонический оркестр, в небо взмыло стадо голубей (и это уже неизвестно откуда). И в конце концов посредине всего объявился Василий Иванович и как человек с наиболее загребущими руками обнял уже всех разом:
— Ну, не ожидал я, друзья мои, что в вашем белогвардейском гнезде так будут день чекиста праздновать. Мерси, порадовали старика.
— Чаво-о-о?
— Да ведь сегодня же День специалиста по безопасности. В КГБ — один из престольных.
— Да найдется ли день, когда у чекистовъ въ РФ не праздникъ? Будетъ ли у этого вѣчнаго двигателя выходной?
— Так, вот что-то интонация мне эта не нравится. Подавайте акцию, пока этот ваш райтер чего-нибудь опять не ляпнул.
Акция: суп с фрикадельками 55 рублей, шницель из курицы 48 рублей и картофель пикантный 40 рублей за порцию. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
Сегодня празднуется всенародный праздник — День разведчика и просто любителя полюбопытствовать и поковыряться в чужом барахле. Как известно, сам Неназываемый всю жизнь оттачивал это искусство, еще в школе досаждая своим товарищам неожиданными проникновениями. Знающие люди говорят, что он достиг в этом таких небывалых высот, что даже его жена так до конца и не обрела уверенности, замужем она, в конце-то концов, или беременеет от чтения детективных романов. Может быть, что он и сам этой уверенности не имел. Кто знает? Но в любом случае сегодня будет принимать поздравительные шифровки и растроганно проливать слезу.
Мы тоже зашифровали как могли и отправили. Написали просто: «Тетя умерла тчк Приказала долго жить». Завхоз применил к этому несколько ключей, и каждый раз получилось поздравление. Вот то есть какая хорошая вышла шифровка. Только один раз расшифровалось не совсем к месту: «С днем, стало быть, единства ядущего с ядомым». Но и тут оказалось, что чекисты именно так праздник народного единства и трактуют, и неуместность заключается только в запоздалости поздравлений, что для столовой простительно.
Давно уже прошли те времена, когда быть шпионом считалось зазорным, и теперь даже в свободолюбивой Америке любимым персонажем голливудского кино является государственный служащий с лицензией на убийство. Впрочем, учитывая, что все мы дружно шуруем в царство антихриста, удивляться не приходится.
Единственное неудобство этого праздника заключается в том, что непонятно, кого поздравлять, потому что все достойные живут с приклеенными усами и под чужими именами, а часто — в чужих квартирах с чужими женами и курят по утрам чужие сигареты, что в их работе совершенно необходимо. Поэтому если их найти и начать лезть с поздравлениями, то неминуемо появляется еще целый ряд неудобных вопросов, причем не столько к поздравляемому, сколько к поздравителю, который, ничего не подозревая, стоит, по-дурацки улыбаясь, с цветами в деснице и тортиком в шуйце, а поздравляемый меж тем всегда на чеку.
— С днем шпиона вас, Иван Иваныч.
— Ба-бах!
Поэтому мы сегодня ограничимся поздравлением только явных и всем известных наушников и засланцев. Потому что жизнь нам дорога, а дверные ручки мы предпочитаем чистые, а не измазанные всякой опасной для здоровья гадостью. Вы же, дамы и господа, как люди, без сомнения, храбрые, можете поздравлять кого угодно, тем более что большинству это только польстит и больше ничего. В крайнем случае, если нарветесь на злопыхателя, он тоже измажет вам дверную ручку, но так как у злопыхателей еще руки коротки, то измажет чем-нибудь противным, но неопасным.
А райтер сдал тушечницу завхозу и уехал в город Пятигорск. Ему так понравилось, что он решил поселиться там навсегда, но именно в тот момент, когда это решение вполне оформилось в его голове, пролетающая сорока обронила ему на лысину греческий орех, и райтер немедленно вспомнил о судьбе несчастного Эсхила, перепугался и засобирался на родину. Этим он занят и теперь.
А акция сегодня таинственна, но все равно попалась: борщ 21 рубль, котлета рыбная 47 рублей и пюре картофельное 28 рублей за порцию. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300, координаты GPS: N 46°19.48' E 48°1.7 и ул. Кирова, д. 40/1, +79171916982, координаты GPS: N46.343317, E48.037566
Страницы: [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ] [ 14 ] [ 15 ] 16 [ 17 ] [ 18 ] [ 19 ] [ 20 ] [ 21 ] [ 22 ] [ 23 ] [ 24 ] [ 25 ] [ 26 ] [ 27 ] [ 28 ] [ 29 ] [ 30 ] [ 31 ] [ 32 ] [ 33 ] [ 34 ] [ 35 ] [ 36 ] [ 37 ] [ 38 ] [ 39 ] [ 40 ] [ 41 ] [ 42 ] [ 43 ]